Online812

В Ялте отдыхает и набирается сил для новых свершений (наградить комсомольцев орденом Ленина за освоение целины, прийти на помощь венгерскому народу, да мало ли чего) первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев. Рядом крутятся  мужики из ЦК и правительства, которым здорово повезло – Хрущев позвал их провести отпуск у себя на даче.

И вот на эту ялтинскую дачу приезжает Владислав Гомулка. Тоже вполне везучий человек: отсидев четыре года в тюрьме, он был недавно оттуда выпущен и неделю-другую назад стал первым секретарем Польской объединенной рабочей партии. Сменив на посту прежнего секретаря, который и засадил его на четыре года.

Тогда еще не было в ходу всяких «встреч без галстука», но произошло что-то вроде. Для того чтобы обсудить по-простому, как вести себя полякам в отношениях с Советским Союзом, наши закатили парадный обед. Столы ломились от бутылок и закусок, а Никита Сергеевич почему-то налег исключительно на выпивку. Вообще-то он умел выпивать и, скажем, гуляя на даче Сталина, никогда ни с кем не скандалил – наоборот, пускался в разные веселые танцы вроде гопака. Здесь же его словно подменили: сидел злой, нахохленный. И молчал как рыба -  ни тебе шуток, ни политических указаний.

Как скоро выяснилось, лучше бы и дальше он держал рот на запоре. Потому что стоило Андрею Андреевичу Громыко провозгласить тост: «За большого друга Советского Союза, пламенного революционера товарища Гомулку!» – и хрущевский вопль заглушил дружные аплодисменты собравшихся. «За кого? За кого?» – крикнул Хрущев. Застольная компания сразу перестала бить в ладоши и уставилась в тарелки. В полной тишине Громыко – никуда не денешься – пришлось повторить тост насчет польского гостя.  «За этого предателя я пить не буду!» – заявил Хрущев. И в подтверждение своих слов шваркнул бокалом, наполненным до краев, об пол. По свидетельству очевидцев, «коньячные брызги и осколки хрусталя разлетелись во все стороны».

К чести Гомулки, он тут же прервал немую сцену,  в которой продолжала пребывать остальная компания. Поднялся из-за стола и без всяких обид, даже с улыбкой сказал Хрущеву: мол, ничего такого я не заслужил; наверно, ваш посол сливает обо мне искаженную информацию. Эти слова немедленно вывели посла из немоты. Он тоже вскочил на ноги и стал объяснять Гомулке, что шифровки, которые идут от него в Москву, сплошь положительные и вовсю расхваливают нового секретаря ПОРП.

Хрущев, который то ли протрезвел, то ли заскучал по коньяку, пролитому на пол, приказал кончать споры. «Тост произнесен, надо выпить», – сказал он. Выпил, даже закусил, и торжественный обед пошел своим ходом, под разговоры и тосты.

Все дело испортил тост Михаила Андреевича Суслова, который объявил, что поднимает свой бокал «за здоровье, счастье и успехи» Нины Петровны. К этому времени Хрущев уже вовсю клевал носом, но под сусловские слова насчет своей жены – «верного спутника и помощника Никиты Сергеевича», – немедленно проснулся, заорал: «За кого? За кого?». Услышав ответ, отказался пить «за эту дуру» и снова грохнул бокалом об пол. 

Рано-рано утром, едва взошло солнце, Хрущев сидел на скамейке возле дверей посла, который работал в Польше. Разбудив его, признался: вчера перебрал лишнего, а теперь жутко переживаю, что обидел Гомулку. Надо срочно к нему ехать и постараться  все уладить – посла уже ждет машина.

По рассказам, польский руководитель ничуть не обиделся: «Ерунда, в подпитии всякое бывает».

Вряд ли Нина Петровна простила мужа так же быстро. Иначе с чего ему выметаться из дома рано-рано утром? 

Елена Евграфова