Online812

  Парой недель раньше выступил на сайте журнала «Сеанс» с острым памфлетом против авторского кино (оно же фестивальное, оно же арт-хаус) прозаик и сценарист Алексей Слаповский, тут же жестоко осмеянный и в комментах «Сеанса», и в блоге журнала «Афиша». Примерно тогда же вышел и «Морфий» Алексея Балабанова, в присущей этому режиссеру аллегорической манере развенчивающий кинокритику как таковую.

Потому что врач из «Морфия» – это, разумеется, никакой не врач, а кинорежиссер, тогда как сам морфий – этакая таинственная творческая субстанция (понятно, губительная).

А вот медицинский персонал среднего звена – это как раз кинокритика: малодушный фельдшер № 1, грохающийся в обморок в ходе операции; гнусный еврейчик (фельдшер № 2), так до конца и не разобравшийся в том, что выгоднее – мировую революцию (в кинематографе) учинять или морфием приторговывать; блядоватая сестра милосердия, сама становящаяся морфинисткой, то есть подающаяся в кинорежиссеры…

На самом деле кинокритики народ недурной. И пообразованней они, чем, допустим, литературные критики (в среднем по больнице), и пишут получше… Одна беда: присуще им (кроме тех, что пишут в «Коммерсанте» и в «Афише») самое настоящее сектантство. Плюс, естественно, те пороки, на которые справедливо указал Балабанов. 

«Право называться создателями авторского кино в отечественной практике присвоили себе режиссеры (как правило, они же и сценаристы или соавторы сценария), снимающие кино невнятное, туманное, хитрое. И считающие, что несуществующий жанр «авторское кино» (или «арт-хаус» — то же самое, вид сбоку) есть индульгенция, за которую зритель должен простить им все грехи и восхититься. А не восхищается — следовательно, ничего не понимает» – гневно пишет Слаповский.

Возражают ему сектанты (и не они одни), переходя на личности, – не тебе, мол, халтурщику («Ирония судьбы-2» – это его сценарий; «Участок» тоже), судить о художниках! Хотя, в рамках предложенной критиками Слаповского парадигмы, упрек ему честнее было бы сформулировать так: «Не тебе, халтурщику, судить о халявщиках!»
Но не потому, что авторское кино снимают у нас на халяву (его во всем мире снимают на халяву, т.е. на гранты или на частные пожертвования!), а потому, что у режиссеров нашего арт-хауса такая халявная психология. Получается у них не арт-хаус, а грант-хаус!

Слаповский упрекает режиссеров авторского кино в том, что не любят они своих заведомо ничтожных героев. Хотя, назидательно напоминает он, Гайдай их любил. И даже Василий Пичул любил.

Проблема, на мой взгляд, в другом. Наши арт-хаусные режиссеры (в отличие от западных) напрочь игнорируют краеугольный камень кино. Кино, знаете ли, это азартная игра на деньги. Очень азартная игра на очень большие деньги. И авторское кино в том числе.

Потому что принципиального значения не имеет, вложишь ли ты двести миллионов в надежде собрать миллиард или двести тысяч в надежде собрать миллион, – в обоих случаях тебе нужно завлечь в залы публику.

Это первая и главная задача. А самовыразиться за казенный или спонсорский счет – это уж, извините, дело десятое.

Правда, помимо финансового капитала существует и символический. Существуют фестивали. Но – есть фестивали… и фестивали. После победы или хотя бы заметного участия в фестивалях первого ряда публика валом валит на арт-хаусный фильм, после победы в фестивалях второго ряда воротит нос. Наши  побеждают на фестивалях второго ряда (включая в их длинный перечень все без исключения отечественные).

Побеждают, как правило, в одной из двух номинаций: «Папуас играет на клавесине» (первопроходец Александр Сокуров) или «Папуас клеймит людоедские нравы родной Папуасии» (первопроходец Павел Лунгин). Есть и комбинированная номинация: «Папуас, играя на клавесине, клеймит людоедские нравы родной Папуасии и в конце концов разносит пусть не Папуасию, но клавесин в кровавые клочья» (первопроходец Алексей Герман-старший).

Обсуждать эти номинации всерьез – удел папуасской критики. И премировать такие фильмы – тем более. Что и произошло в случае с награждением «Дикого поля» как лучшего фильма года по версии Гильдии кинокритиков.

Замечательный сценарий Луцика и Саморядова подобен луку Одиссея, который может натянуть только сам Одиссей – или равный Одиссею, – но равного за все годы войн и странствий так и не находится. Женихи Пенелопы пробуют натянуть этот лук  – но не могут. И возвратившийся Одиссей истребляет их – всех до единого!

Интересно, как обошлись бы Луцик и Саморядов с Михаилом Калатозишвили? К чести молодого режиссера и внука великого оператора, он даже не попытался натянуть луцико-саморядовский лук, а только отполировал его грубую, как сама земля, древесину. И присыпал детским тальком скрученную из бычьих жил тетиву.

Далекий от кинокритического сектантства Михаил Трофименков отмечает, что режиссер привнес в языческий сценарий внеположную ему христианскую ноту. Я бы только уточнил: не в языческий, а в доязыческий. Потому что «Дикое поле» в сценарии дышит религией, которая древнее язычества, – тенгрианством (то есть поклонением духам умерших предков). Дышит им и все творчество покойных Луцика и Саморядова (Луцик, уже после гибели соавтора выступив в роли кинорежиссера, снял, наверное, лучший фильм 1990-х – «Окраину»).

А чем дышит «Дикое поле» Калатозишвили? Деликатной интеллигентщиной. Лаком для дерева. Детским тальком. Доморощенным арт-хаусом.

При том что отечественный арт-хаус (даже если отвлечься от «Морфия») порадовал в минувшем году как минимум полутора фильмами.

Это, во-первых, дебютный фильм Игоря Волошина «Нирвана», – фестивальное кино, на которое, если его правильно подать, взыскательная публика непременно пошла бы.

Второй (половинный) случай – «Тот, кто гасит свет» Андрея Либенсона. Половинный он потому, что это нуар (едва ли не первый русский нуар), а «черное кино» традиционно располагается на границе между фестивальным кино и жанровым. Но как можно было не оценить этот нуар, я не понимаю тоже.

И вот вам парадокс: два режиссера арт-хауса ищут публику, а критика, которая, по идее, должна служить медиумом, их почти не замечает.    

Виктор Топоров