Online812

  Многие удивляются. «Зачем сейчас ставить устаревшую пьесу про какого-то дона Карлоса», – недоумевает в кулуарах анонимная тетенька.

«Сколько можно продавать вишневый сад?!» – возмущаются вполне известные театральные деятели, под шумок сбивая цену на торгах.

Ага, «взять бы да и рассказать на сцене, как живет наш брат, учитель!» – дразнят в ответ этих убийственной чеховской цитатой интеллектуалы-консерваторы.
Да, трудно живется. Любая премьера классической пьесы прежде всего требует ответа на вопрос: «Зачем? Почему именно сейчас – именно это произведение?»
Вот англичане, к примеру, новые постановки классических пьес (да и вообще – драматических произведений со своей сценической историей) и вовсе не называют премьерами – очередной, пусть самый парадоксальный «Гамлет» или «Макбет», – это «revival», то бишь восстановление, возобновление, возрождение.

Ничего себе: Джуд Лоу – в качестве «возобновления» Джона Гилгуда (на том лишь основании, что оба играли Гамлета), а Шон Бин – Йена МакКеллена (как Макбет – Макбету)!

И тем не менее. В этом сумасшествии есть своя система. Века проходят, «не только головы, дитя, дитя, – миры летят!», но эти пьесы возрождаются вновь и вновь – при всей катастрофической разнице в антропологии, манерах, стилях, способе мышления их сегодняшних «возобновителей».

Не все давно написанные тексты становятся классикой, но те, которым удается, приобретают власть небывалую. Авторские образы перемещаются куда-то в область архетипического, коллективного бессознательного нации, а то и человечества в целом. Как утверждают художники (из тех, кому стоит доверять), избранные классические тексты оставляют «зарубки» где-то на спирали ДНК. Ну то есть, если вы родились в России и говорите по-русски, то «Евгений Онегин», «Война и мир», «Братья Карамазовы» и т.д. входят в ваш «генетический код» (как сказал недавно Сергей Соловьев, которого пытали по поводу «Анны Карениной»). А если вы не прилетели с Марса, принадлежите к роду человеческому и обладаете некой долей самосознания (пусть и не обязательно ежедневно употребляя именно это слово), то вам, скорее всего, будет интересен Гамлет, принц Датский. Даже если вы об этом еще не знаете. И, кстати, может оказаться небезынтересен и инфант испанский Дон Карлос.

Что обычно говорят зрители, когда глухо протестуют против «засилия классики на сцене»? Что они это уже видели. Имеется в виду пьеса.

Ну, разумеется. «Ревизор» – это там, где кто-то всех обманул. «Гамлет» – там парень, который много говорит, то и дело запахиваясь в черный плащ, а потом всех убивают.

«Три сестры» едут в Москву. «Вишневый сад» – продан. «Отелло» задушил жену, а «Ромео и Джульетта» любили друг друга…

«Святая простота!», как воскликнул Ян Гус, когда его поджаривали на костре. Когда мне в очередной раз рассказывают, что «ну невозможно уже в тысячный раз смотреть, как продают вишневый сад», чую – пахнет паленым.

Да, даже классические тексты становятся более или менее актуальными – время то «накатывает», а то вдруг отхлынет, да и сами классические конструкции испытывают усталость от интерпретаций. Но – временную. И точно так же «возрождаются», как ни в чем не бывало.

Уже упомянутые англичане, к примеру, в области, казалось бы, особенно мобильной, подверженной малейшим дуновениям зрительской прихоти, – на телевидении, – вообще не беспокоятся по поводу сугубой актуальности того или иного классического английского романа. А с присущей им невозмутимостью экранизируют их аккуратно раз в 10 – 12 лет.

Вам не понравилась нынешняя версия – ну, может быть, вы отстали от своего времени и вам по сердцу предыдущая, а может быть, опередили – и вам окажется по душе будущая?

Это не обязательно так и происходит, но сам принцип обаятелен.

В театре все еще проще. Там степень авторского высказывания (режиссера, актеров) столь существенна, а зыбкость театральной природы, когда ежевечернее возобновление привносит свои нюансы, столь неотменима, что о повторении сюжета и речи быть не может. Даже если режиссер всего лишь пытался внятно «рассказать историю». Даже если он всерьез думал, что именно он покажет все «так, как написано у классика». Даже если пресловутая «проблема интерпретации» представляется ему все еще невыясненной. Ну потому что он неуч.

Разумеется, опытному зрителю спектакль по классическому произведению способен доставить куда больше радости, чем зрителю начинающему. И куда больше огорчений, если спектакль неудачный.

Но в каждом из великих «Гамлетов» – свой сюжет, точно так же, кстати, как и в каждом из ничтожных. Только фабула общая. И то, как дух захватывает в те несколько мгновений перед появлением Призрака. Без этого бессознательного, исключительно наивного «вот-вот все решится!» (что решится? почему? почему сейчас?) любая классическая пьеса не существует. Потому что решается и вправду самое главное. То самое, что без особых хлопот подтвердит при случае не марсианское происхождение.

Против классики на сцене существуют аргументы и поэлегантнее. Современный человек, как известно (всем, кроме того парня, который всегда «ставит именно то, что написал автор»), человек, каким он снится современной философии и актуальному искусству, – лишен биографии, особенной индивидуальности, его жизнь лишена сюжета, а стало быть, масштаба, поступков, судьбы. У классического героя – все наоборот.

Как и зачем, в таком случае, ставить классику?! Стоит ли современный герой этого искусственного возвышения? Ну что значит «как»? По-другому! Изобретая иные, не традиционные формы (точнее, инстинктивно откликаясь им, подчиняясь чуткой художественной природе). Так, как это и делают ведущие мировые режиссеры, среди которых отечественные мастера находятся далеко не на последнем месте. Извлекая вожделенные смыслы не на профанных «возвышенностях», но на контрастах, на линии излома – классики и современного мироощущения. Добиваясь той степени обнажения этих смыслов, которые современной драматургии очень часто (на мой вкус – практически всегда, за редкими исключениями) просто не под силу.

И при этом не теряя, а напротив, сложносочиненным образом актуализируя ту самую «связь с традицией». Которая, разумеется, ничего общего не имеет с музейной законсервированностью текста или манеры исполнения. А является лишь доказательством непрерывного «возобновления» духовного начала. Классика на сцене должна быть. Просто потому что должна.

«Нот столько, сколько надо, ваше сиятельство. Семь».