Online812

- Говорят,  вы применили особую экономичную схему проката – по какому-то «американскому» варианту. Что это такое?

– Эти слова приписывают мне? Тогда я догадываюсь, кто это сказал. Еще когда я и мои друзья были совсем молодыми ребятами, то читали книжки про всяких известных продюсеров, вроде Дэвида Селзника, который экранизировал «Унесенные ветром». И вот у них была такая традиция – начать прокат своей картины не в столице, а в провинции. Результатом такого приема было то, что, когда фильм добирался до главных городов страны, пресыщенные столичные жители уже что-то о нем слышали и были заинтригованы.

- И откуда вы начали показывать картину?

– Первый показ у нас был в Новосибирске. Потом Калининград, Уфа, Казань. Потом мы переехали в город Киев. Потом Петербург.

- Ну мы-то хоть оказались последним провинциальным городом перед Москвой?

– Нет. Затем Екатеринбург. Краснодар. А уж потом  – Москва.

- По-моему, в нашей стране «американский» вариант проката возможен, только если премьеру в Краснодаре показать по федеральным каналам.

– Я рассчитываю только на сарафанное радио. Больше здесь ничего нет. Существует такая статистика, что в любом обществе, в любое время есть шесть процентов активного населения. И эти шесть процентов, они друг друга знают. Они в принципе друг с другом знакомы. Потому что жизнь переплетена гораздо глубже, чем нам кажется. А моя личная теория заключается в том, что эти шесть процентов активного населения как-то соотносятся друг с другом…

- Со стороны кажется, что вы не на сарафанное радио рассчитываете, а скорее хотите спрогнозировать, как могут среагировать на ваше кино в столице…

– Слушайте, промо-кампания не строится по принципу: сделай вот так, и у тебя все будет в шоколаде. Тут нет точного сценария. Это всегда…. поиск вариантов развития. Мы выстраиваем стратегию на ощупь.

- Так вы говорите, что снимали народное кино. Народное кино – это когда про народ? 

– Для меня народное кино связано не с делением на аристократов и народ. Народное кино – это кино семейное. То кино, на котором вам не надо закрывать ребенку глаза или объяснять бабушке, что происходит на экране. Просто сидите и смотрите.

- История о двух беглых зеках, прячущихся от погони в летнем детском лагере, – это народное кино?

– Эта книжка (А. Кивинов, Ф. Крестовой «Каникулы строгого режима». – Е. Н.) на самом деле рассказывает про то, как жили-были два мальчика, один из которых как гомункулус – родился на Земле, а потом инопланетяне увезли его на другую планету. И когда он возвращается обратно, то ничего про земную жизнь не знает. А второй хоть и жил на  Земле, но был  занят тем, что делал карьеру и деньги. И вот однажды Господь Бог их обоих остановил и сказал: «Ну, посмотрите вокруг». И они увидели, что они оба – уроды. И  если бы с ними не произошло то, что произошло, если бы они не попали в детский лагерь, то, может быть,  и не поняли бы, что в жизни есть место тем ценностям, которые в мужском обществе обычно считаются ненужными, лишними и тяжелыми для подъема.

- При чем тут народ?

– Наше кино народное потому, что немного в метафорическом смысле оно рассказывает о ситуации вокруг нас.

– А какая вокруг нас ситуация – поконкретнее поясните.

– Общество к сегодняшнему дню стабилизировалось. Мы сейчас слегка понимаем, где мы работаем, сколько получаем и сколько будем получать. Где находится булочная, как выглядит наш почтальон. И поэтому те мальчики, которые пять лет назад считали, что единственное их достоинство то, что они мальчики, сейчас вынуждены меняться. Раньше они думали – раз они могут пойти и разобраться с кем-нибудь, то тетки будут за них цепляться и без них никуда не денутся, а будут бежать по улице, держась за ремень. А тетки вдруг говорят: «А ты мне такой не нужен. Я хочу, чтобы ты был совсем другим».

- А мне казалось, что наши женщины как раз испытывают нехватку настоящих мужчин.

– Просто понятие настоящего мужчины меняется. Не Джеймс Бонд, а мужчина, который умеет управляться с многодетной семьей. И не говорите мне, что не об этом мечтает большая часть женщин. Поэтому я и говорю об изменении системных ценностей в обществе.

- Значит, женщины изменились больше мужчин?

– Не знаю, как вы, а я помню времена, когда мамы говорили дочкам: «Дура! Выходи за него. Настоящий бандит! Будешь за ним как за каменной стеной!»

Тогда для девушек выйти замуж за бандита было главным счастьем. Так же, как, наверное, в революцию тетки шли замуж за комиссаров. Девочки из аристократических семей понимали, что с этими белыми красавцами и благородными дураками, которые готовы за идеалы умереть, каши не сваришь. А вот с этими можно выжить потому, что у них есть хлеб и с ними можно вырастить детей. Сейчас же мысль о том, что твой избранник – бандит, не радует ни одну нормальную девушку. Она уже хочет пусть спокойного, пусть несильного, но нежного, милого, который будет кормить детей, укладывать их спать и читать на ночь сказки.

– Выходит, что у нас просто поменялась концепция альфа-самца. Нужен не тот, кто защищает, а тот, кто любит.

– Ну, это вы уже очень утилитарно говорите. С девчачьей точки зрения. Но я думаю, что на самом деле так оно и есть. Эту тенденцию можно проследить, как это ни смешно, в Америке, на примере изменения киногероя. Если вы сопоставите разные фильмы, вы увидите, как появляются субтильные и нежные юноши вроде Леонардо ди Каприо или Тома Круза, низкорослого и заботливо глядящего в глаза. Шон Коннери сменился Броснаном, который был куда менее брутален.

Брюс Уиллис вошел в кино как мужчина, который никак не может добиться взаимности у любимой женщины. В сериале «Лунный свет». Он стал известен не как мачо, а как герой, который умеет страдать. Это то, чего так не хватало тогдашнему американскому обществу.

Американские мужчины распознавали себя в герое Уиллиса и говорили: «Едрен батон! Вот почему она  меня не любит. Конечно, я же не показываю ей свои чувства. Я же не умею их выражать! И поэтому она бегает к этому козлу-пианисту, который ей грустную музыку на пианино играет. Она через музыку понимает, что он хочет ей сказать».

Поэтому вы уж сами определитесь – альфа-самец, не альфа-самец. Я так формально мыслить не могу. Нам так формально мыслить нельзя – мы настроение даем.