Online812

      Опель сначала была девка немецкая, а потом по рукам пошла, и уже не разберешь – чья. Кому хочу – тому даю. Нет, это другая девка сказала, в Госдуме. Но тоже хорошо сказала.

А Опель – девка нормальная. Только значок неприличный. Кружочек такой, и в кружочке что-то такое. Ей говорят:

- Постеснялась бы. Сама знаешь, чего напоминает.

А ей хоть бы хны:

- Посмотрите, – говорит, – на свой фольксваген. Там вообще садо-мазо.

Ну и допрыгалась. Никто не берет. Ни фронтера, ни сзади. Ходовая износилась, подвеска отвисла.

А разводящий при ней – америкос. Джи-Эм. Весь черный, как… даже не знаю… Как америкос. Джинсы под попец надеты. Шуба нараспашку. На груди – бакс алюминиевый. И никакой культуры общения с контрагентами. Ему говорят:

- Как ты вообще девок втюхиваешь, с твоей-то культурой?

А он:

- Не знаю. Все нормально идут. И Шевролюха, и Бьюик. Только с этой шайзе немецкой – сплошные обломы.

Гонит, конечно. Сам без копейки сидит. Не то что шубу, бакс давно заложил. Таким же рэперам.

И берет – разводит немцев на кредит. Немцы-то тупые, это все знают. Он им:

Вы мне полтора миллиарда, а я вашу Опель продаю кому поприличнее.

Немка, главное, его культурно спрашивает:

Не напаришь?

Да ты че? Я золотой ребенок, звезда кинопленок. Привык жить в люксе уже с пеленок. Вижу, ты согласна, это было ясно, как тебя зовут, ма?

Ангела.

Пойдем к нам за стол, ма. Знаешь, что потом, а? Оу, чья это чика за моим столом?

А за его столом конкретно Опель сидит. Ее-то, понятно, вообще никто не спросил. Она в слезы:

- Я вещь, а не человек. Наконец слово для меня найдено…

Все, конечно, руками машут. Нечего, дескать, с таким значком Бесприданницу из себя корчить. А она не врубается:

- Уходите! Прошу вас, оставьте меня!

Все ржут, конечно. И тут русский такой к ней подваливает. Она, конечно, расцвела:

Я так ждала тебя, Вова.

А долго вы меня ждали, Лариса Дмитриевна?

А чего ей сказать? Она его первый раз видит.

Я, – говорит, – не Лариса Дмитриевна, а Опель.

Да и я не Вова, а Сбербанк. Хотя Вова тоже.

Она, конечно, вообще не втыкает. Вова, Сбербанк, еще Магна какая-то. А русский еще подчеркивает:

- Я вами, Опель Дмитриевна, интересуюсь в первую очередь из-за технологий, которыми вы владеете.

Ей, конечно, обидно. Только из-за технологий, что ли?

Но он вовремя подпускает: мохнатый шмель, мол… На душистый хмель… Туда-сюда. А ее реально развезло:

Поедемте, – говорит, – на Волгу!

В Автоваз?

Какой, на хрен, Автоваз!

Ну, дело молодое. Пригубил – полюбил. А потом у них чего-то не по Островскому пошло. Она ему втирает:

У тебя же цепи, кандалы, вкладчики разные.

Плевал я, – говорит, – на вкладчиков. Это не наносит ущерба их интересам. Я как тебя вижу, так и плюю на вкладчиков. Тем более уже подписаны документы. В том числе юридического характера.

Тогда другое дело.

- Тогда я с тобой хоть на край света.

Тут уж у Джи-Эма чего-то взыграло. Парня тоже понять можно. Его еще англичанин подзуживает, какой-то министр Мандельсон. Без Мандельсона-то, конечно, никак не обойтись. Он Джи-Эму на ухо втюхивает:

Этим русским только дай ее технологии, они такого наворотят, что взад не вворотишь.

Джи-Эм и брякнул:

Мы, – говорит, – образованные люди, а не бурлаки, считаем русских образцом грубости и невежества.

А Опель говорит:

- Подите, вы слишком мелки, слишком ничтожны для меня.

Джи-Эм в свою очередь:

- Да ты че? Чики просто в шоке от моей манеры, никогда не туплю, всегда подхожу первым, как тебя зовут, ма?

А байда больше не прокатывает. Ну, Опель меня зовут. Дальше что?

- А то, что я положительно запрещаю!

И реально запрещает.

Так не доставайся ж ты никому!

И реально не достается.

А он не уймется:

- Это все приятели Ангелы Игнатьевны. У вас одна шайка, вы все заодно.

Русский вообще обалдел. Это потом газетчики причесали, а реально он говорит:

- Это хороший урок… Я думаю, что это никакой не урок… Это не опыт именно, а именно урок…

И Опель тоже, естественно, обалдела:

- Ты чего, Джи-Эм? Все уже на мази. Профсоюзы, еврокомиссия…

А он знай – куражится:

Вау! Еврокомиссия – моя миссия. Где лучшие тусовки? Где лучшие кроссовки?

Русскому-то неохота признавать, что его обломали.

- И это, – говорит, – не наносит ущерба нашим интересам.

Типа не больно-то и хотелось. Опель уже на него:

Ты чего?

А ничего, вот чего. Учтем на будущее.

Тут вообще начинается – хоть стой, хоть падай. Ангела орет: отдавай кредит, чурка американская. Работяги немецкие на улицы валят: верните нам нашу Опель, а еще лучше – отдайте ее Сбербанку к чертям собачьим. Они-то не врубаются, они-то не вкладчики. Даже Магна вылезла: мы проведем глубокий юридический анализ. А Опели только глубокого анализа не хватало. Ее и так уже по все статьям прокачали.

Но она тоже гордая:

Вы все хорошие люди… я вас всех…

Всем интересно: чего ты нас всех?

Всех люблю.

Ну и ладушки. А 10 тысяч работяг, говорят, выгонят.

- Это хорошая новость, – говорит Мандельсон. – Это пойдет на пользу нашим заводам Vauxhall.   

Вот кто главная-то гнида.