Итоги литературного года подведем через пару недель, но победитель в номинации «Мистификация года» уже выявился: как бы набоковский как бы роман «Лаура и ее оригинал» с минимальным опозданием докатился и до наших палестин. Петербургское издательство «Азбука» представило отдельное издание «фрагментов романа» в русском переводе Геннадия Барабтарло 30 ноября сего года. Тогда же пятидесятитысячный тираж поступил в продажу.
 |
У слова «мистификация» есть два оттенка, приблизительно передаваемые частичными синонимами «розыгрыш» и «надувательство». Произошедшее с «Лорой в подлиннике» (так, разумеется, следовало бы перевести английское название The Original of Laura) за тридцать два года – В. В. Набоков умер, напоминаю, в 1977-м – это забавный розыгрыш, причем в истинно набоковском или, если угодно, мефистофельском духе; происходящее с нею сейчас – это форменное (и наглое) надувательство. Набоков завещал сжечь черновые наброски своего последнего романа. Вдова так и не решилась на это. Сын писателя невероятно долго тянул с публикацией, отчаянно намекая «по секрету всему свету», что «Лора» представляет собой шедевр. «Что ж не публикуешь ты этого шедевра?» – недоумевали многие и многие, – и в итоге гамлетовские колебания сына породили слух о том, будто последний роман Набокова, пусть и потрясающе сильный, имеет, однако же, не просто исповедальный, но и саморазоблачительный характер. Тем более что даже с тех немногих, кому все-таки позволяли ознакомиться с хранящимся в банковском сейфе текстом, брали клятвенное обязательство не разглашать суть и детали прочитанного. Последнее «Сейчас сожгу!» Дмитрий Владимирович Набоков произнес буквально за год до грандиозной всемирной премьеры будто бы чудом спасенной от огня книги. Зато теперь этот джентльмен планирует, наряду с причитающимися ему как наследнику роялти (процентами от продаж), получить и выручку от продажи на аукционе драгоценной рукописи (а точнее, ста тридцати восьми каталожных карточек, на которых «Лора» записана). Не удивлюсь, если речь зайдет и об экранизации – разумеется, голливудской. Меж тем никакого «последнего романа» нет; нет даже проторомана. Есть страниц пятьдесят набранного крупным шрифтом книжного текста, из числа которых более-менее связный рассказ занимает всего страниц тридцать. Никакой аналогии с другими незаконченными шедеврами, публикуемыми отдельными книгами, провести невозможно: ни с «Замком» Кафки, в котором не написана лишь последняя глава, причем известно, что роман должен закончиться смертью героя; ни с «Тайной Эдвина Друда» Диккенса, которая так и осталась тайной, однако предоставила читателю великолепную возможность, во-первых, заинтересоваться, а во-вторых, поломать голову над разгадкой. Здесь же, если воспользоваться не безразличным для самого Набокова сравнением с шахматной диаграммой, нам показана всего-навсего четверть доски с тремя-четырьмя фигурами из тридцати двух; условие шахматной задачи не сформулировано; ретроградный анализ (есть в шахматной композиции такой термин: смотришь на позицию – и восстанавливаешь по ней все сделанные ходы, начиная с первого) в принципе невозможен, – и тебе не остается ничего, кроме как пожать плечами или (в зависимости от темперамента) развести руками. Да, во «фрагментах романа» есть нимфетка (вернее, вечная нимфетка), главная прелесть которой, разумеется, в том, что она – особенно сзади – похожа на мальчика. Есть человек, «не похожий на Набокова», но умирающий как сам Набоков. Есть тень Гумберта Гумберта, тень Зигмунда Фрейда, тень Ницше. Нет здесь романа. Нет даже намека на роман. Есть куски набоковской прозы – да и то уместнее было бы говорить о кусках прозы, являющейся тенью прозы набоковской. В частности, по-прежнему остроумны, но уже категорически не смешны макаронические каламбуры и имена собственные. На иные описания (и автометаописания) падает и совершенно непредставимая у «нормального Набокова» тень пошлости. Написана, по сути дела, лишь некая экспозиция. Вот умирающий (и мысленно умерщвляющий собственную плоть, испытывая при этом ощущения, близкие к оргазму) старик-ученый. Вот его вечно юная беспутная жена Флора, о которой один из ее любовников сочиняет гениальный (!) роман «Лора». То есть – «Лолита»? Скорее всего, так. В конце «Лоры» героиня погибнет (как та же Лолита). А что произойдет с Флорой? Про старика по фамилии Дикий (по-английски Willd, автор «Лоры» переводит его фамилию на французский как Savage) мы на примере Набокова знаем, что он умрет тоже. Или писатель, вопреки всему, уповал на личное бессмертие во плоти? Одним словом, как широко разрекламированный коммерческий продукт читающей публике предложено нечто, коммерческим продуктом в принципе не являющееся. Да и художественной ценности, строго говоря, не имеющее. Место «Лоры» – не в отдельном книжном издании, а в каком-нибудь специализированном журнале типа «НЛО», или, допустим, в «Ученых записках Тмутараканского педагогического университета», или в «Приложении» к последнему тому Собрания сочинений. Имею в виду, естественно, оригинальную англоязычную версию «Лоры» («Лору в оригинале» и читать нужно, конечно же, в оригинале) – и, соответственно, импортные аналоги как журнала, так и педвуза. «Лора» не представляет интереса ни для широкого интеллектуального читателя, ни даже для принципиального набоковолюба, но только для профессионального набокововеда. А есть ли в мире полмиллиона набокововедов (а в России – пятьдесят тысяч)? Боюсь, вы, господа издатели, будете сильно разочарованы. Отдельная история – русское издание вообще и перевод (а вернее, труд: перевод+примечания+послесловие) Барабтарло в частности. Чрезвычайно кокетливое и фантастически легкомысленное предисловие Дмитрия Владимировича: 77-летний отец, оказывается, умер на глазах у любящих жены и сына только от того, что сиделка забыла закрыть форточку! Все инсинуации педофильского и гомоэротического свойства сыном отметаются, что не мешает ему их муссировать и, соответственно, на них, подогревая интерес к несуразной книге, спекулировать. Д. В. Набоков (как и Барабтарло) пользуется в тексте от первого лица своеобразной орфографией русской прозы В. В. Набокова, чем создается эффект непроизвольного комизма (Волт Уитман вместо Уолта Уитмена, чтобы ограничиться одним примером). Переводчик Барабтарло – трудяга и, в сущности, неплохой стилист, напрочь, увы, лишенный литературного дара, из-за чего его набоковские переводы производят двоякое впечатление: с одной стороны, это безошибочно узнаваемый русскоязычный Набоков, а с другой, Набоков, внезапно превратившийся в довольно дурного писателя. В рецензируемых «фрагментах» эти особенности переводческой манеры усугубляются тем, что (по понятным соображениям) далеко не в лучшей творческой форме был и сам Набоков: «Я ожидал, что длина обеих ступней в лучшем случае сильно сократится от того, что внешний их край так ловко превратился в некое подобие округлого конца хлебного батона, так как пальцы исчезли безследно. В худшем же случае я приготовился увидеть наглядное анатомическое пособие из десяти оголенных фаланг, торчащих из ступней, как когти скелета. Но увидал я только привычные ряды пальцев». Двойственны и примечания Барабтарло. Примерно половина их проходит по разряду «непереводимой игры слов» и кажется более-менее уместной. Вторая же половина представляет собой растолкование скрытых цитат, аллюзий и реминисценций, – то есть излюбленную забаву набоковедов, чудовищно безвкусную или, как, не исключено, написал бы сам Набоков, бесвкусную. За неимением места приведу один пример сразу на оба случая: «В то лето опять вошли в моду веера – и тем же летом она решила женить на себе знаменитого Филиппа Вайльда, философии доктора. Она только что открыла boutique d*eventails вместе с одной саттонской студенткой и художником из поляков Равичем, фамилью которого иные произносили как «Роич», а сам он как «Раич». Комментирует Барабтарло, помимо boutique d*eventails (лавки вееров), так: «У Набокова здесь каламбур, вернее, два: Rawitch по-английски можно разделить на Raw Itch, т.е. сильный зуд, когда расчесываешь свербящее место до крови, или на Rah Witch, «ура-ведьма», с разным произношением в том и другом случае («Ро-итч» или «Ра-уитч») ». Зачем это русскому читателю, я не знаю. Но вот я вижу, что лавку вееров открывает беспутная невеста Вайльда (тогда как Оскар Уайльд написал пьесу «Веер леди Уиндермир») и что французское слово eventails (веера) может быть прочитано по-английски как «ровные как на подбор мужские половые члены» – и это, по-моему, куда важнее не существующей ни на одном языке «ура-ведьмы». Но, главное, я вообще не понимаю, зачем это читать, – а уж по-русски (по-барабтарловски) тем более! Литературные итоги года. Со знаком минус
|
|
Виктор ТОПОРОВ
- Олег Дерипаска: «Я считаю, колоссальной ошибкой будет уничтожить Украину»
- За езду без прав можно будет попасть в колонию и лишиться автомобиля
- Финны оценили. Клубники и черники в Карелии будет много и ягода будет вкуснее обычного
- Глава Нацразведки США считает, что картина для Украины остается "довольно мрачной"
- Нелегальная разведка есть только у России, - считает глава СВР Сергей Нарышкин
- Жизнь "иноагентов" сделают в России такой же невыносимой, как "лишенцев" в эпоху Сталина
- Финский командующий заявил о готовности его армии воевать с Россией в случае нападения
- Поменяйте слово «русский» на «блек пипл» или «еврей». Чем это отличается от расизма?
- Телефонные мошенники никуда не делись! Они уже украли у нас 3 с лишним миллиарда рублей
- Наследники российских вождей подрастают и занимают важные посты