Online812

- Вы как Шекспир, у него: весь мир – театр, у вас: весь мир – больница. И как выглядит наш мир сквозь призму больницы? 
– Я вообще не смотрю на жизнь сквозь призму. На жизнь сквозь призму смотреть как-то не очень. Будет искривляться.

- А сериал «Доктор Хаус» вы, как бывший врач, смотрите?
– Он не о медицине. Это фастфуд для мозга. Ну и замечательно, что он существует.

- А ваша книга «Акушер-Ха» о медицине?
– Ни в коем случае не о медицине. Хотя почему-то в последнее время меня все время пытаются записать в производственные романистки.

- А вы о чем в книжках пишете – о себе?
– Существует такое мнение, что я очень ревностно отношусь к критике. Но мне интересно: существует ли хоть один человек, которому нравится, когда его бьют, а не когда его гладят. Я не мазохист и не садист. Поэтому мне не нравится, когда кто-то усматривает что-то злое в моих текстах. Особенно меня забавляет, когда кто-нибудь говорит, что Татьяна Соломатина занимается самолюбованием. Журналисты часто идут ко мне на встречу с представлением, что перед ними предстанет истеричная дама – компиляция Жириновского и Владимира Соловьева… А когда мы расстаемся, они говорят: «Господи, нормальный же человек!» Просто не надо иметь предубеждений. Я в своих книгах пишу не о себе.

- Вы знаете грань между иронией и сарказмом?
– Я не чувствую этой грани. Если сарказм подразумевает некую толику злости, то я не саркастична. Я иронична. Это у меня с детства. Но я всегда смеюсь сначала над собой. И потом над другими. Даже не смеюсь, а улыбаюсь. В принципе, я людей люблю, но собак гораздо больше. А больше собак я люблю лошадей. Потому что они очень ироничны.

- А человечность – это что для вас?
– Человечность – ненасильственное неделание зла.

- Это как – если на практике?
– Для каждого это свое: для кого-то погладить котенка и забыть о нем через две минуты, для кого-то подобрать щенка, а потом в интернете писать: я подобрал щенка, заберите его кто-нибудь. Я, например, никогда не подберу щенка, если не буду уверена в том, что смогу оставить его у себя. Я не знаю – человечность ли это или ответственность?!

- Говорят, вы написали книгу «Большая собака» за месяц. Разве такое, без литературных негров, возможно?
– Если бы мне рассказали, что возможно написать книгу за месяц, – я бы не поверила. Но  я ее села писать после того, как приехала из Питера. Приехала домой – у меня заболел младший пес. Его подлечили. Я села писать и буквально провалилась. Хорошо, что у меня отлажен быт. Семья меня не трогает, держит за домашнюю юродивую. Я сидела на веранде – был июнь. А дочь мне только время от времени бутерброды приносила.

- А вы как пишете – сначала фабулу придумываете, потом героев?
– Нет, это не для меня. Все литинституты, филфаки – они, конечно, прекрасны. Но пока ты не чувствуешь поток, пока не окажешься в этом потоке – ты останешься хорошим, качественным ремесленником. Я не говорю, что я почуяла дыхание Бога. И я не говорю, что не надо прорабатывать фабулы и сюжеты. Я никогда не говорю, что я писатель, а то что я пишу, – литература. Но чтобы писать, нужен какой-то механизм, голос из розетки, какое-то мгновение…

- А почему сменили медицину на писательство?
– Это произошло не одномоментно. Я писала всегда. В медицинском институте писала сценарии для команды КВН, стихи на открытие конгрессов патологоанатомов. Когда работала, я  писала статьи в журнал «Здоровье». Потом меня позвали работать в рекламное агентство копирайтером. Через пару месяцев я стала творческим директором. Правда, там было не по мне. Хотя платили неплохо. Мне никто не верит, но я не обивала пороги издательств, не высылала гигабайты своих творений им на почту. Издатель вышел на меня сам, начитавших  журналов с моими работами. Так что никакого озарения не было. Я просто писала, и меня задарили конфетами. Может быть, мы то, что мы сами из себя создаем, а не наши бессмысленные «вопрошания о» к небесам или справедливости? И вот я уже начала морализаторствовать. А я мужу сказала: «Если когда-нибудь на меня нападут морализаторство и ханжество – пристрели меня».