Online812

               Я открыл и обосновал новую разновидность магического реализма – уральский магический реализм. Наконец, на исходе лета критики и теоретики сцепились с достоевсковедами из-за употребленного великим писателем выражения «реализм в высшем смысле».

Заметьте, что о критическом реализме, который мы все проходили в школе, речи не идет. Равно как и о «реализме без берегов», изобретенном полвека назад французским леваком Роже Гароди. Равно как о реализме без каких бы то ни было уточняющих определений – и последнее как раз справедливо: никакого реализма per se просто-напросто не существует. Точно так же, впрочем, дело обстоит со многими другими терминами: каждый из них, чтобы обрести хоть какой-то смысл, нуждается в уточняющем определении.

Вот возьмем, например, демократию. Что за птица такая? Есть буржуазная демократия (она же парламентская), была народная демократия (советы), была античная демократия (рабовладельческая); различают прямую и представительскую демократию; сильно поднапрягшись, можно поверить в суверенную демократию (обозвав ее при этом управляемой или имитационной), – но никакой демократии самой по себе (без уточняющего определения) не  бывает.

Вернемся, однако, к реализму. Термин «критический реализм» введен в употребление полтораста лет назад – и только в России. На Западе то же самое называлось или «натурализмом», или «психологической прозой», причем и там, и тут предполагалось, что критический реалист (представитель натурализма, автор психологической прозы) занимает активную общественную позицию, остро критикует (а по сути дела подрывает) существующий режим и при каждом удобном случае восклицает: «Не могу молчать!»  В противоположном случае считалось (только в России), что он пишет не прозу, а «физиологические очерки».

В ХХ веке на Западе наступил модернизм (Джойс, Пруст, Кафка)  в сочетании с беллетризмом, то есть с установкой на общую занимательность; во второй половине столетия от него отпочковался магический реализм;  а у нас  завели речь о реализме социалистическом как о новой – «прогрессивной» – стадии реализма критического. Априорно предполагалось, что реализм это хорошо, а все остальное – плохо. Все остальное, кроме разве что революционного романтизма, специально по такому случаю изобретенного и противопоставленного  романтизму реакционному.

Это был очень хитрый ход – со стороны тех, кто его сделал. Они были за реализм (за социалистический реализм), а все их оппоненты автоматически оказывались против. Против не только реализма, но и социализма. Охотников поспорить с социализмом почему-то не находилось. Дело подчас доходило до анекдота: метод реализма  обнаружили даже в художественном переводе – и победоносно противопоставили его методу как классицизма, так и романтизма. Слава богу, дело не дошло до реалистической игры на скрипочке.

У социалистического реализма имеется множество определений, в основном издевательских. Меж тем это все тот же натурализм + беллетризм + определенные элементы модернизма +  подразумеваемая готовность «колебаться вместе с линией Партии» (минус цензурные ограничения). Метод достаточно «растяжимый» и, соответственно, достаточно комфортный для большинства пишущих.

Социалистический реализм автоматически закончился вместе с социализмом (и с заботой Партии о тружениках пера). Стихийный натурализм полувековой давности воскрешают сегодня «новые реалисты». Чистый беллетризм или беллетризм пополам с модернизмом исповедуют писатели, хоть как-то ориентирующиеся на монополизованный книжный рынок. Возник магический реализм, неразрывно связанный  с магией той или иной местности. С магией – и непременно со срединностью. Вот почему возник он исключительно на Урале.

Строго говоря, магией местности (и срединностью) обладают, помимо Урала, Москва, Петербург и Кавказ. Но кавказский магический реализм («Сто лет одиночества дяди Гиви») умер вместе с социалистическим реализмом, локальным изводом которого он и был. Московский магический реализм не складывается, на мой взгляд, из-за того, что не существует более-менее единого  эйдоса Москвы (Москва не столько срединное, сколько проходное место), хотя проза Юрия Мамлеева, Владимира Орлова, Людмилы Петрушевской да и покойного Венички Ерофеева вполне могла бы быть проведена по соответствующему ведомству. Петербургский же магический реализм, несомненно существующий, традиционно находится в слишком густой тени Гоголя и Достоевского. Правда, и в Петербурге, и в Москве возник в последние годы любопытный феномен магического (или мистического) краеведения – Сергей Носов и Рустам Рахматуллин.

С Достоевским же и со спорами вокруг него история такая. Современники резонно упрекали  его в том, что никакой он не реалист. Писатель в раздражении отвечал им, что ему присущ «реализм в высшем смысле». За эти слова и ухватились советские и постсоветские достоевсковеды – и тут им справедливо указали на то, что «реализм в высшем смысле» это не совсем реализм, а нечто прямо противоположное. Достоевсковеды в ответ сделали большие глаза, доказав тем самым, что они люди в высшем смысле умные и талантливые. Но только в высшем.

Кстати, выражение «реализм без дураков», вынесенное мною в название, также содержит уточняющее определение и поэтому вполне правомерно...  А с другой стороны, какой же такой реализм без дураков? Если реализм (какой угодно), то непременно и с дураками, и с дурами. И с нашими, и с забугорными.                  

ранее:

Кому теперь подражает отечественное ТВ
Письма другу о римском
Повезет ли филологу из Петербурга с премией «Большая книга»
Надо ли ругать власти за жару, смог и пожары?
За что стоит сажать пианистов и кураторов?
Что умеют делать на отечественном ТВ
Все, что вам нужно знать про ЮАР