Online812

           Конечно, поначалу Валерий Георгиевич Попов рассчитывал на другое (см. его интервью «Российской газете»), но уж как вышло, так и вышло. Вернее, что получилось, то  и получилось. Выход книги приурочен к двадцатилетию со дня смерти Довлатова.

Имена двух прозаиков и практически ровесников – Довлатова и Попова – часто, и вполне правомерно, связывают. Оба по типу дарования хохмачи или, по слову Хлебникова, смехачи. Хохмачи-миниатюристы: чем длиннее пишут, тем хуже у них получается. Применительно к Довлатову я некогда ввел в обиход термин «микроабсурд», из таких чаще всего блестящих микроабсурдов и состоит его проза, все остальное не более чем физиологический раствор. Попова хватает, как правило, на две страницы (тоже совершенно замечательные), на третьей текст начинает сыпаться, а где-то с пятой-шестой идет вразнос  окончательно и бесповоротно, – и это  стало особенно ясно с тех пор, как писатель перешел на повести и, страшно сказать, романы.

Поначалу с большим отрывом лидировал Попов (вернее, лидировал Андрей Битов, за ним с большим отрывом следовал Попов – и вновь далеко позади Довлатов и все остальные; и только Рид Грачев, пожалуй, впереди всех – но, увы, не только впереди, но и сбоку).  Американской известностью и посмертной всероссийской славой Довлатов затмил, деморализовал и, по сути дела, погубил Попова, превратив его из веселого эпикурейца с программным «Жизнь удалась!» в завистливого халявщика, без конца (и без малейшей надобности) то и дело бессильно ноющего: «Повезло Довлатову, причем повезло дважды: сперва уехал, а потом умер!» В последние годы Попов, впрочем, как-то приободрился, приосанился – и вот даже, возжаждав не столько гонораров, сколько премий, регулярно вручаемых авторам «ЖЗЛ», решился написать книгу о Довлатове. Это было безусловно неудачное решение – не по Сеньке шапка – и тем удивительнее, что результат ни в коем случае нельзя назвать однозначно провальным.

Шапка была не по Сеньке, потому что Валерий Попов не умеет писать ни о чем и ни о ком, кроме самого себя. Да и о самом себе пишет только в категориях неутолимого и неисцелимого консюмеризма (где погулял, что выпил, что съел, кого – с осторожной оглядкой на жену – трахнул, куда съездил, чьей литературной похвалы удостоился), то есть опять-таки халявы. Хуже того, о самом себе Попов уже давным-давно написал всё, что знал, причем не по одному разу  (ресторан «Восточный», поездка в США к Бродскому, дружба с Кушнером, восхищение деловой хваткой Битова, и т.д. и т.п.). То есть всё, известное ему лично и имеющее хотя бы опосредованное отношение к Довлатову, он разболтал загодя – и сложить из этого новый пасьянс было невозможно по определению.

Оставался, правда, research – то есть кропотливое исследование или, как выражался пресс-секретарь первого президента России, «работа с документами». Но шапка была не по Сеньке и в этом отношении. Потому что  с документами Валерий Попов умеет работать только в ельцинском смысле (а не, допустим, в золотоносовском). Книги в «ЖЗЛ», как правило, пишутся так: ты прорабатываешь пять скучных книг, написанных предшественниками, и компилируеш ь на их основе свою, шестую (и, по возможности, нескучную), втискивая ее в заранее заданный формат. Но ведь и компиляция – занятие трудоемкое: факты надо сопоставлять, проверять и перепроверять, анализировать (а для этого как минимум держать их в голове); выписки помогают, но не очень, – ведь все равно нужно помнить, что откуда выписал и что куда следует вставить. А если привлечь к этой работе «литературного негра», то с  ним придется делиться и без того скудным гонораром, а значит, это тоже не выход... Ну и наконец уже упомянутая проблема третьей страницы, начиная с которой текст Попова сыпется, а затем и рассыпается.

С источниками Валерий Попов (или его «призрак», он же «литературный негр») все же самую чуточку поработал, но поработал некритически. То есть не сверил одни высказывания третьих лиц  с другими высказываниями третьих лиц (им противоречащими), а подобрал более-менее однотипные.  Подобрал с тем, чтобы опровергнуть этой «правдой жизни» ту «неправду», которая содержится якобы в прозе Довлатова. Забавный парадокс этот (все источники – устные и письменные – говорят сущую правду, а Довлатов только и делает, что врет) мало-помалу осложняется другим: все они – Тамара Зибунова, Вайль с Генисом, Арьев с Ефимовым, Людмила Штерн, и т.д. и т.п. – чрезвычайно чистые и чуткие люди (Попов и вообще любит говорить о людях только хорошее), а вот Сергей Довлатов, хоть тоже в некотором смысле человек замечательный, но все же как-то похуже. Да и его неразговорчивая (с Поповым) вдова тоже. Да и дети от этого брака... Вот и получается, что в книге полно положительных персонажей (и сам Валерий Попов, естественно, главный из них), но есть и отрицательные или как миниум амбивалентные – и это как раз Сергей Довлатов с женой и детьми. Стоит ли удивляться «эмбарго», наложенному Еленой Довлатовой на публикацию документальных материалов в поповской книге.

Особенно наглядна «правда жизни», проверки которой якобы не выдерживает проза Довлатова. Автор биографии имеет дело с устными рассказами и (реже) с письменными воспоминаниями заинтересованных лиц. Заинтересованных в двух вещах – 1) выглядеть самому (или самой) как можно лучше; 2) подчеркнуть свою максимальную «положительную близость» Довлатову.  Скажем, Вайль (ныне покойный) с Генисом и отдельно Игорь Ефимов, не говоря уж об Андрее Арьеве, превратили громко декларируемую и широко разрекламированную дружбу с писателем в пожизненный бизнес: да, мы влияли на Довлатова, но влияли на него в хорошую сторону! Что не есть, мягко говоря, истина в последней инстанции.

Со стороны кажется, например, что двое типичных «совков» из Риги (или, если угодно, «антисовков», – но ведь хуже советского только антисоветский), грубо льстя Довлатову, откровенно паразитировали на нем, – ну, и какая может быть вера их «свидетельствам»? Ефимов опубликовал подтасованную переписку с Довлатовым, в которой он предстает царем горы, а его визави – посетителем цирка, в котором то и дело стреляет пресловутая пушка.  Переписку, запрещенную к распространению по решению суда, но Валерий Попов относится к ней с доверием, а главное, с пониманием – ведь и ему, понимаешь, хочется, чтобы Довлатова стало поменьше, а его незадачливого оппонента побольше: литературные способности и жизненные обстоятельства Игоря Ефимова таковы, что им, по-моему, не способен позавидовать даже автор книги о Сергее Довлатове. Меж тем именно «американские показания» Валерий Попов воспринимает особенно некритически.

Свою «неправду жизни» Довлатов сперва озвучивал как устный рассказ, затем обкатывал в письмах бесчисленным адресатам, потом обрабатывал как очередной литературный микроабсурд – и только после всего этого включал эпизодом в тот или иной рассказ (или повесть). Этот неизбежно нарастающий от одной стадии к другой уровень бытовой недостоверности оборачивался (в подавляющем большинстве случаев) правдой художественного факта – так стоит ли проверять ее сомнительными воспоминаниями тех, кто всякий раз «врет как очевидец»?

Der Mensch ist was er isst (человек есть то, что он ест), а создатель книги в формате «ЖЗЛ» есть то, чьими воспоминаниями и свидетельствами он питается.  Валерий Попов обратился по преимуществу к недругам Сергея Довлатова (явным или тайным) – или к друзьям такого сорта, при наличии которых не нужно врагов. Да и сам предстал в своей книге где тайным, а где и явным недругом своего героя.

Иногда дело доходит до анекдота. Вот Валерий Попов с грустью пишет о том, как донимали Довлатова в самые последние годы жизни так называемые «пылесосы» – то есть друзья из СССР, охочие до швейцарских ножичков, японской видеотехники и техасских штанов, но лучше, конечно же, в конвертируемой валюте... И тут же, причем с еще большей грустью, признается, что сам собрался в Америку «пропылесосить» Довлатова в сентябре 1990 года, но тот, подлец, возьми да умри еще в августе.
Вспоминается скандальная история с Довлатовской премией, учрежденной было в 1993 году журналом «Звезда». Премия мыслилась как безденежная – и жюри возглавил Валерий Попов. Но тут Елена Довлатова пожертвовала на премию аж сто долларов – и дело тут же переиграли: первым лауреатом стал сам председатель жюри.

С обстоятельствами смерти не достигшего еще пятидесятилетия Сергея Довлатова, с психологической, да и творческой атмосферой, в которой произошла трагедия, связаны главные претензии к рецензируемой книге. На мой взгляд, Валерий Попов просто не имел права написать то, что он написал, по сведениям и домыслам, почерпнутым из третьих рук, а главное, в отсутствие мало-мальского консенсуса в оценке этих событий. Упомяну лишь один факт: Попов пишет о творческой опустошенности и исчерпанности Сергея Довлатова, меж тем три самых последних рассказа – абсолютные шедевры и едва ли не лучшее изо всего им написанного.

Конечно, равнять Довлатова с Бродским нельзя – не тот масштаб и, не в последнюю очередь, не тот масштаб личности. Но нельзя не упомянуть о благородной деликатности друзей Бродского в связи с обстоятельствами последних лет жизни – и о благородно возвышенной книге Льва Лосева, вышедшей в той же «ЖЗЛ». Но ныне покойному Лосеву было что сказать о «высокой страсти... для звуков жизни не щадить», а Валерий Попов при всем своем интуитивном литературном чутье и таланте (давным-давно угасших, но время от времени если и не вспыхивающих, то хотя бы искрящих даже сейчас) зациклен исключительно на быте и на литературном быте – и если уж на довлатовском, то только в сопоставлении со своим собственным.

Назвав Попова несколькими абзацами раньше тайным недругом Довлатова, я, пожалуй, несколько погорячился: Валерий Попов при всей своей внешней благожелательности человек и писатель прежде всего глубоко равнодушный – к Довлатову в том числе. Не то беда, что человек человеку волк, а то, что человек человеку бревно... Но, конечно, при таком равнодушии, замешенном на таком неумении и нежелании критически работать с источниками, за биографическую книгу лучше было не браться. А за биографическую книгу о своем покойном ровеснике (и победительном сопернике) – тем более.

И все же рецензируемая книга довольно  интересна и, соответственно, довольно удачна.  Портрета Довлатова в ней не получилось (ни в ленинградской части, ни в американской, ни в таллинской), а вот автопортрет Валерия Попова вышел куда более выпуклым, чем в дурашливых повестях последних десятилетий и в книге мемуаров «Горящий рукав», – и куда более откровенным. Поэтому отсутствие довлатовского портрета на обложке (пусть и имеющее иное объяснение) воспринимается как нечто совершенно естественное и правомерное. Валерий Попов в очередной раз поведал нам о себе – и ухитрился втюхать эту повесть читателю под двумя раскрученными брендами – Сергея Довлатова и «ЖЗЛ». Да, все мы не красавцы, но жизнь удалась, на Сеньке шапка горит,  но за горящий рукав его все равно никто не поймает. Здесь был Валера!                    

ранее:

Чем новый реализм отличается от старого
Кому теперь подражает отечественное ТВ
Письма другу о римском
Повезет ли филологу из Петербурга с премией «Большая книга»
Надо ли ругать власти за жару, смог и пожары?
За что стоит сажать пианистов и кураторов?
Что умеют делать на отечественном ТВ