Online812

                  Первый набор на магистерскую программу по медиафилософии состоялся в этом году на философском факультете СПбГУ. Руководитель Центра медиафилософии СПбГУ доктор философских наук Валерий САВЧУК объяснил Online812, что такое медиафилософия,

- Так что такое медиафилософия?
– Предельно упрощая, можно сказать, что медиафилософия – это философия эпохи новых медиа. Она изучает влияние всех медиа на образ жизни, тело, мировоззрение и поведение людей. Сегодня почти все являются интернет-пользователями и тем самым втягиваются в медиареальность. Само же это понятие появилось около двадцати лет назад.

– Тогда что такое медиа – может, вы под этим понимаете совсем не то, что я?
– Под словом «медиа» я понимаю весь спектр используемых обычно значений – СМИ, массмедиа, средства связи и коммуникации, новые медиа, цифровые и экранные технологии, но главное медиа не вне нас, но внутри. И это изучает новая дисциплина.
У нас развитие медиафилософии определяется особенностями России, в которой недоверие и противостояние государственной власти – норма и интеллектуальная повинность. СМИ имеют особые котировки доверия: массмедиа, «выражающие интересы людей», «доносящие то, что актуально», «что хочет знать простой человек» и т.д., властвуют над умами. В этой ситуации как нигде важна позиция медиааналитика. Им может быть только медиафилософ.

- Но его голос не слышен?
– И не может быть слышен, пока в массмедиа повсеместно и уверенно звучит речь медиаманипуляторов – политтехнологов и телеувлекающих, телезовущих, телеведущих, объективно препятствующих проявлению у зрителей или слушателей осознанности, рефлексивности,и здоровой критики по отношению к сообщаемому массмедиа.

- То есть, массмедиа – абсолютное зло?
– Ни в коем случае, это объективная реальность, как восход солнца, рождение и смерть, или дождь в Петербурге. Один из главных тезисов медиафилософии – медиа не вне нас, они внутри нас: мы думаем, что мы смотрим на что-то, а на самом деле нами смотрят медиа, чувствуют медиа, желают медиа, мотивируют и побуждают к действиям. Медиафилософия может показать, где заканчивается информация и начинается манипуляции сознанием потребителя, показать изнанку глянца и то, как устроена сенсация.

- Самый простой пример приведите.
– Пожалуйста. Телевизионная реклама предлагает вам новое «прекрасное», «улучшенное» жилье в 25-этажном доме. Прекрасно осознавая экономические резоны строительства таких «недоскребов», просвещенный медиафилософией зритель понимает и другие вещи. Малоэтажная застройка не только полезнее для его здоровья, она препятствует разрастанию вредной для городской среды, агрессивной и безликой застройки, в недрах которой можно спать, но нельзя жить, сидеть в кафе у дома, гулять.
Вот другой простой ужасный пример: когда норвежец Андерс Беринг Брейвик искал на острове Утойя разбежавшихся подростов и убивал их, то это напоминало сюжет банальной компьютерной игры. И, несомненно, среди других причин исток этой трагедии в той медиареальности, которую мы переживаем сейчас.

- Иными словами, медиафилософия – удел не только кабинетных ученых, но и практиков.
– Именно так. В этом году на философском факультете СПбГУ мы провели первый, отдельно отмечу – бюджетный – набор на обучение в магистратуру по программе «Культура медиа», которая будет обучать медиафилософии. Не столько готовить ученых, сколько практиков – культурологов, медиааналитиков, кураторов, художников для работы в публичных пространствах, в науке и культуре.

– Вы верите, что паблик-арт может изменить мир?
– Искусство не может не изменять жизнь, оно это делает каждый день. Другое дело, какое искусство присутствует в пространстве города? Нет настоящего – появляется конъюнктурное, нет актуального – появляется «красивое». А разделение искусства на «нормальное» и «паблик-арт» весьма условно. Настоящее искусство – это опасность. Любой художник «доносчик» – он хочет донести своим искусством людям на невыносимое и отвратительное время.
В современном обществе, где все уже оценено, музеефицировано и встроено в структуру желания, а опыт страсти, отчаяния и боли просачивается лишь в интернет-сновидениях, современное искусство не избежало зависимости от новых медиа. И все же, художники доносят до нас свой опыт, который – если повезет – резонирует с нашими попытками осмыслить себя.
Актуальное искусство – не самый острый разговор о злободневном. Но там, где его нет, где не доверяют современникам, своим художникам, там нет современной культуры. В лучшем случае мы имеем пыльно-архивный тип сознания, рождающий «бронзовый век» в искусстве, тотальную провинциальность и нетерпимость к новому. Вместе с этим уходит самоуважение и растет отток настоящих ученых и художников за границы нашей Родины.

- Существует ли петербургская культура как отдельный феномен?
– Известно, что Петербург изначально задуман на волне движения к Западу, поэтому его местоположение эксцентрично России, ее огромной азиатской части. Своей отдаленности от России, своей умышленностью и прямолинейностью он не только был пограничным, но и являл собой образ мужского города, противопоставляя себя древнерусским городам, построенным по концентрическому женскому типу, внутри стен.

- А что внутри Петербурга?
– Шпиль Петропавловской крепости, шпиль Адмиралтейства.

- Но в ХХ веке судьба Петербурга стала областной.
– Не соглашусь, что этим все исчерпывалось. Дух города, о котором сегодня можно услышать, что он исчезает, – не исчез. Степенный Ленинград умел очаровывать, вбирать в себя чужое и гасить любую агрессивную инициативу, будь то в форме политических, экономических и прочих большевистских экспансий. Была интеллигенция, диссиденты, питерский художественный андеграунд и рок, которые активно сопротивлялись, делали актуальное искусство. И сегодня культура Петербурга имеет нереализованный потенциал, ее устремления решительно расходятся с ожиданиями комплиментов, с самомнением, с обидой на критику. Спонтанная социальность, отстаивание интересов горожан в борьбе с чиновниками или агрессивными застройщиками – тому подтверждение.
С другой стороны, подлинная культура несовместима с огульной критикой: все плохо, все ужасно, уезжать надо из такой страны – это форма современной агрессивно-мещанской позиции, как бы ни называли себя ее сторонники. Признать улучшение, увидеть цветы и газоны, ростки нового, позитивного, а тем более, сказать об этом – требуется не меньшее мужество, чем на диссидентские выступления времен застоя. А спросишь такого человека, что сделал ты в своем доме, подъезде, улице, на рабочем месте, – редко, кто приведет примеры.
Инициативы выездов на уборку водоемов гораздо важнее пикетчиков и всенепременной ругани правительства и чиновников. Опять же появление футбольных фанатов как превращенная форма городского патриотизма.

- Не слишком ли буйного патриотизма?
– Они, возможно, играют роль энергетических каналов. Не стану утверждать однозначно. Мне представляется, что возникновение фанатских объединений объясняется более сложными социальными и политическими механизмами. В них заключен опыт совместности, опыт коллективизма, опыт выхода из самозамкнутости и изоляции, опыт жизни вне сети, телевизора, опыт самоуважения.

- Если энергетика Петербурга никуда не исчезла, то он является культурной столицей России, как бы в этом некоторые ни сомневались.
– Еще нет, но может ей стать. И первыми должны об этом говорить не петербуржцы. Чем больше мы будем утверждать, что мы культурная столица, и запрещать актуальное искусство, мириться с грязью, неустроенностью, с неумением жить вместе и доверять своему окружению, с той человеконенавистнической атмосферой новой городской среды на окраинах и т.д. – тем меньше шанс стать действительно культурной столицей. И наоборот.
Не могу не вспомнить замечательный памятник Зайцу Первому на Заячьем острове Петра Рейхета, который был ироничен по отношению к новому Ленину, коим можно считать Петра Первого, в одночасье возникшего в разных частях города. Макет памятника Зайцу Первому в натуральную величину, простояв всего один день на предназначенном ему месте, около Петропавловской крепости, вернулся в мастерскую художника.

- Так есть у Петербурга шанс?
– Есть, причем уникальный. Петербург может и должен стать лидером постинформационного общества, а не столицей сборки зарубежных автомобилей, падающих «сосулей» на душу, вернее, на голову, населения.
Полагаю, как неизбежен был переход от индустриального к постиндустриальному обществу, такова же логика перехода к постинформационному обществу.

- Что это за общество?
– Оно характеризуется формированием принципиально новых технологий производства жизни, ориентированных на осознание важности человеческих качеств, коммуникацию, природную рекреацию. Товарное производство и построенное на нем вещное богатство уступят альтернативному производству качества жизни, особой ценности непосредственного участия, общения, творчества.
Петербург мог бы стать «колыбелью» четвертой революции – постинформационной, то есть лидером нового отношения к другому человеку, к себе, к окружающей среде и современному искусству.

- Постинформационная революция – протест людей против диктата информационного общества. Что нужно для создания революционной ситуации?
– Осознанность, рефлексивность, игнорирование СМИ и одновременно социальная активность, осознание важности первичных форм социальности. Начинать нужно с малого – отказаться от телевизора, не подменять реальное общение виртуальным, заставлять себя выходить из дому. Обратим внимание, что прежде выходной означал выход из дому в церковь, на ярмарку, гулянья, сегодня выходной – сидение дома. Единственная возможность остаться личностью, а не потребителем продукции индустрии развлечений, – участвовать в доступном твоим усилиям мире.

– Постинформационное общество предполагает отказ его членов получать информацию по современным каналам?
– В постинформационном обществе радикально меняются источники получения информации, осознается ценность информации вне аудиовизуального уплощения. Ведь что такое СМИ и телевидение в первую очередь? Это способ колонизации внутреннего мира человека, способ потребления свободного времени, способ получения общих удовольствий.
Но насилие медиареальности проявляется не в том, что она как «большой брат» следит за тобой, а в том, что ты, являясь телезрителем или радиослушателем, пользователем социальных сетей, следишь за экраном неотступно, неотлучно, бескорыстно и всегда по своей воле. Вернее, думая, что по своей. Человек полагает, что он проявляет свою волю, переключая каналы телевидения, но, смотря в телевизор, он, на самом деле, не смотрит, не участвует, не реагирует на более существенное: то, что от него зависит, то, в чем он мог бы участвовать. Он изолирован и безответственен.
Концепция постинформационного общества предвидит, что вместо пассивного поглощения телевизионной продукции, сетевого текста и т.п. вернется утраченное в ХХ веке, основанное на «архаической» памяти ответственности сопереживание радости и боли к другому, сочувствие и другие сильные эмоции, порожденные ритуалом.

- Что будет, если эмоции вернутся?
– Неизбежен идеализм и наступление времени новой искренности, основанной не столько на получении аудио- и видеоинформации, сколько на использовании тактильных, осязательных, обонятельных и других «близкодействующих» ощущений.
Вдумаемся, откуда такое стремление людей собираться на стадионах и в огромных концертных залах. Оно продиктовано не столько желанием увидеть или услышать кого-то, а желанием раствориться в коллективном теле, почувствовать ритм толпы, почувствовать локоть соратника или кулак противника. А разнообразные риски от прямого контакта в толпе только добавляют необходимого адреналина.
С этими желаниями непосредственного контакта тесно связаны необходимость и требования персонификации власти, угрозы и т.д. Такая персонификация совершенно исчезла в информационную эпоху, когда непонятно, кто принимает то или иное решение в экономике, кто виноват в случившейся катастрофе, кто должен отвечать за работу городской инфраструктуры и т.д.

- Что требуется для наступления светлого постинформационного будущего?
– Тут мы подошли к теме модернизации традиций петербургской культуры, как видят ее медиафилософы. Одна из главных задач противопоставить существующему положению вещей ориентиры движения к постинформационному обществу, к новой ответственности, новой искренности, информационной и визуальной экологии. Для ее реализации нужно начать с самого простого, скажем соседу на площадке, в подъезде «здравствуйте», сделаем замечание сидящим с ногами на скамейке, приведем в порядок пригородные водоемы и кладбища и сделаем еще массу простых, но крайне нужных для культуры вещей, и все это вместо того, чтобы смотреть телевизор и ругать правительство.

Проект

Валерий Савчук. Герой дня (проект городской скульптуры). 1998.

Комментарий автора:

– Мы живем в информационном мире. В мире, в котором нет ничего, что не могло бы стать темой репортажа. Цена всеобщей ин- и де-формации масс – забвение тайны и чуда. Их заменила сенсация. Она – идол современного общества. К его алтарю СМИ приносят все новые и новые жертвы, производимые катастрофами, войнами и стихийными бедствиями.
Сегодня информация масс – опиум народа, который требует постоянного увеличения дозы сенсационности.

Масс-медиа, инвестируя в новости и развлечения, они собирают и удерживают внимание человека, часть которого продают рекламодателям. Массмедиа – главное оружие гонки потребления. Классовое общество трансформируется в массовое. Человек массы есть цель и средство машины потребления.

В трубах выражена вся фаллическая агрессивность микрофонов. Их количество говорит о сенсационности события. Чем активнее, беспринципнее, циничнее массмедиа, тем пассивнее тело аудитории.

Хроника

20 лет паблик-арта в Петербурге 1991 – 2011. Избранное

1994. Алексей Кострома. «Оперение пушки Петропавловской крепости». (9 мая пушка, одетая в белые перья, произвела полуденный выстрел).

1998. Ольга и Александр Флоренские. «Передвижной бестиарий в Летнем саду». (Псевдочучела диких и домашних животных были установлены на аллеях).

2005. Андрей Рудьев. «Антарктическая миссия» (42 скульптуры пингвинов стояли на крыше здания Музея Арктики и Антарктики).

2008. Финнбоги Петурссон (Исландия). «Пространство воды» (на пляже Петропавловской крепости художник построил деревянный домик, накрыв им границу воды и суши; внутри он освещался лучами солнца, проходившими через Неву).

2009. Павел Шугуров. «Сны дедушки Лени» (Портрет Брежнева был вывешен на фасаде Музея политической истории России).

Где учат на успешных художников в Петербурге

В культурной столице России хорошо известны пять государственных вузов, где готовят художников и дизайнеров.

1. Академия художеств, она же Институт имени Репина. Старейшее, потому консервативное учебное учреждение. Кроме классических свободных художников (единицы процветают, остальные живут очень скромно) готовит архитекторов и реставраторов. Эти профессии кормят, но в первом случае надо еще учить точные науки, а во втором – забыть о собственном творчестве.

2. Художественно-промышленная академия имени барона Штиглица, в прошлом Мухинское училище. Говорят, в последние годы подувяла и дает провинциальное образование. Выпускники «Мухи» и преподаватели не любят этой темы, но в частных беседах подтверждают.

3. Политехнический университет готовит дизайнеров, там много преподают компьютерный дизайн и серьезную математику, а также рисование. Место перспективное, но девушки, которые не дружат с точными науками, его боятся.

4. Университет кино и телевидения. Там кроме компьютерных дизайнеров готовят специалистов по компьютерной анимации. Специалисты выходят хорошие, но узкого профиля. Им может повезти или не повезти на рынке труда.

5. СПбГУ, факультет искусств. Место престижное, учат там многому – истории искусств, живописи, скульптуре, гравюре, компьютерному дизайну. Все надо уметь делать своими руками. В итоге бакалавр становится не только профессиональным художником, но и получает диплом вуза, который известен в мире.

Во всех перечисленных вузах одного ЕГЭ не достаточно, везде надо пройти серьезные дополнительные испытания. Нынешние студенты рекомендуют будущим абитуриентам, особенно школьникам, сначала пойти позаниматься на подготовительных курсах при вузах, чтобы понять уровень своей компетентности.