Online812

                  Владимир Мирзоев персонажей «Бориса Годунова» переселил из XVI века в современную Москву. В итоге, как уверяют, история, рассказанная Пушкиным, обрела массу новых смыслов. За Бориса Годунова в этом фильме «отвечает» Максим СУХАНОВ.

- Почему у «Бориса Годунова» все так плохо с прокатом?
– Ситуация на поверхности, никаких интриг тут нет. Дело в том, что для проката и рекламы фильма нужны средства, как минимум 1,5 – 2 миллиона долларов. А этих средств – просто нет, так как бюджет фильма порядка 500 тысяч долларов. Пока мы сделали несколько закрытых показов для своих, а собственник кинотеатра в Северном Бутове согласился прокатывать там картину. Кроме того, есть надежда, что картину возьмет телевидение.

- Режиссер Мирзоев говорит, что «Борис Годунов» – это кино «о нелегитимной власти, о нарушенной коммуникации между населением и правителем». Вам тоже кажется, что кино про это?
– У Мирзоева свои мотивы в отношении этой истории. Лично мне была интересна загадочная – загадочная  для меня – роль Годунова.

- В чем загадочность?
– С одной стороны, намерения Годунова в отношении страны прекрасны – делать как можно больше и как можно лучше для всех, над кем он поставлен. Но с другой стороны – ему не дает покоя сам приход на этот трон через смерть царевича.  И резюме всему этому: цель не оправдывает средства.

- Годунов – жертва обстоятельств?
– Не думаю. Скорее он жертва собственного наивного представления о том, что, однажды переступив черту дозволенного, дальнейшими своими правильными деяниями можно получить индульгенции. Но это не так.  В этом его экзистенциальная наивность.

- Как-то ехала в метро, там была женщина, она между остановками каялась в своих разных прегрешениях. Меня смутило и выбранное ею место и та неистовость, с которой она это делала.
– Вы хотите узнать мою реакцию на это? Я с уважением отношусь к разным видам религий – все-таки это огромный культурный слой. Но меня смущает то, что в религиозных культах мало или вовсе отсутствует юмор и самоирония, в том числе у тех, кто ее проповедует и у их адептов.

- Вот протоиерей Чаплин говорил, что открытая одежда женщин способствуют росту изнасилований. Может, это была скрытая ирония?
– Священники вообще много чего наговорят, если дать им волю. Как говорил Ницше, страсть к пороку растет одновременно с отвращением к пороку. Меня настораживают эти купающиеся в золоте, попы. Я имею в виду не тех священнослужителей, которые искренне через веру просвещают людей. А тех, что в лицемерии своем пытаются установить запреты на что-либо в светском государстве. 

А что касается фанатического отношения, то меня одинаково не близки ни фанатики веры, ни фанатики астрологии, допустим. Здесь срабатывает механизм компенсаторики. Когда человеку недостает чего-то внутри, он начинает компенсировать свою внутреннюю пустоту, прибегает к тому, что его как одеялом укроет. Здесь же и корни того, что большинство зависимых, несамостоятельных личностей с благодарностью встречают тирана, как человека большой воли и уникального рода психики.

- К слову о тиранах. Вы играли Сталина у Никиты Михалкова («Утомленные солнцем. Цитадель»). Они разные: Сталин и Годунов? Почему Годунов страдал и каялся, а Сталин нет?
– Знаете, все не так просто. Давайте не будем забывать все-таки, что «Борис Годунов» – художественный вымысел, созданный по всем законам искусства. Было бы странно выводить Годунова как фигуру, лишенную рефлексии. Для искусства это просто неинтересно. Возможно, на самом деле с Годуновым все происходило иначе. Но Пушкин нам рассказал его историю так. Сталин же для нас фигура документальная. И я бы не стал сравнивать такие вещи, как документалистика и художественный вымысел. Понятно, что он был демоническая личность, рядом с которой другие чувствовали себя завороженными. Но о рефлексии в этом смысле я не могу рассуждать, поскольку еще не изучена эта фигура.

Могу  только предположить, что психофизика человека, совершающего дела, часто не укладывающиеся в общечеловеческие моральные принципы, могла существовать только в режиме неконтролируемого абстрагирования. Все-таки мы знаем Сталина однобоко. У нас нет каких-либо его лирических сентенций и разговоров. У нас либо создаются легенды из брошенных им фраз, либо мы говорим о каких-то вещах, связанных с репрессиями и войной.

И судить по делам его тоже неправильно – подобным образом его психопатическую личность не разберем. К тому же надо учитывать, что каждый из нас психопат, в той или иной степени. Как писал Лакан, норма – это хорошо компенсированный психоз. То есть, если мы хотим что-то понять про Сталина, должен быть особенный взгляд на эту фигуру. 

- Знаю, вам предлагали роль Бориса Николаевича Ельцина.
– Да, но я отказался.

-  Почему – не интересно?
– Мне очень интересна тема «люди власти». Но прежде всего мне интересно произведение, раскрывающее фигуру власти. Поэтому я предпочту Ричарда III, замечательно написанного Шекспиром, нежели какой-то образ современного политика, написанного сценаристом на коленке. К тому же, безусловно, легенды деятелей прошлых лет ярче тех легенд, которые существуют ныне.  Там есть что играть.

- Вам не кажется, что  нынешние политические деятели – что у нас, что на Западе – какие-то одинаковые стали?
– Но это же естественно. Интересные, парадоксальные личности могут вырасти только в особенной атмосфере и на особенной почве. Либо их может вытолкнуть на поверхность какой-нибудь очередной кризис. Одного-трех харизматичных политиков, которые смогут, поднявшись над ситуацией, разрулить проблему и тем самым завоевать очки в свою пользу. Конечно, мы этой ситуации не хотим. Но ведь однобокость понимания, какой должна быть политика, и недоверия со стороны политиков к гражданам страны – все это так или иначе ведет к кризису. Допустим, невыборность губернаторов – это первый признак того, что нет доверия.

- Значит, вы демократ. А что хорошего в демократии, когда мы зависим от мнения большинства, которое и безграмотно, и внушаемо.
– Да, большинство может быть неправо. Но с другой стороны, оно имеет способность меняться. И допустим, устраивающая большинство одна форма, не приводящая в итоге ни к чему, в конце концов, даст сигнал мозгу того же большинства, что можно попробовать какую-то другую форму. Но естественно, на это изменение в сознании требуется много времени. Мы все время сравниваем себя с европейцами, а зря. Да, мы ездим на одних машинах, ходим в одинаковой одежде, но в сознании-то разрыв огромный. Мы, конечно, великая страна, гордая, но мне кажется, нам надо поменьше об этом говорить, вызывая ложные патриотические чувства. А напротив, признать громогласно: «Да, чего-то у нас не получается, как надо». И поучиться у кого-то.

– Мы во многом виним государство. Но разве государство должно отвечать за хамство медперсонала в больнице, допустим?
– Все идет от головы. Если бы каждый, кто держит какую-то клинику, проводил семинары, тренинги для медперсонала…

- Тренинги научат быть милосердными?
– А почему бы и нет? У человека есть милосердие к своим близким, а в отношении других он закрыт. И какие-то вещи ему надо объяснять.

- Вернемся к «Годунову». Мирзоев предпочел обойтись без примет того времени. Напротив – князья Шуйский и Воротынский разъезжают по Москве на черных «Ауди», дьяк Щелкалов зачитывает по телевизору царские указы. Сочетается пушкинский стих с современной фактурой?
– По-моему, за два столетия его язык не стал архаичным. Во всяком случае, мне было очень комфортно произносить пушкинский текст.

Конечно, если мы не хотим сделать научно-познавательную программу о том, как жили люди во время Бориса Годунова, кино должно быть привязано к  нашей жизни. И в этом смысле поэма Пушкина звучит очень по-современному,  проблемы, о которых повествует «Борис Годунов», – вполне архетипические. 

- То есть по-прежнему актуально, что «народ безмолвствует». Впрочем, вы знаете, что у Пушкина народ вовсе не безмолвствовал, а кричал: «Да здравствует царь Димитрий Иоаннович!» Это Жуковский посчитал, что народу лучше безмолвствовать.
– Я думаю, что безразличие – отличительная черта людей, долго находящихся под гнетом, тем или иным. Конечно же, будут люди, которым небезразлично, но их число очевидно меньше. Способ коммуникации с миром программирует гены, которые дальше передаются детям.  Допустим, я недавно узнал, что викторианский период в Англии был ознаменован тем, что женщине, вступавшей в связь с мужчиной, неприлично было проявлять себя как-то в постели, выражать эмоции. Она должна была просто лежать, и все. Представляете?

Казалось бы, ерунда, но ведь на самом деле, это работает на психотип целой нации. За века метафизического рабства было запрограммировано всенародное послушание. И биохимические процессы, однажды запущенные, чрезвычайно трудно перерождаются. Мы еще очень долго будем жить в состоянии переходного периода, пытаясь обрести себя в мире, в пространстве и времени.

- Но вы же наверняка не считаете себя рабом.
– Не могу со стопроцентной уверенностью так сказать. Потому что в контексте той жизни, которая происходит, череда  некоторых компромиссов подтверждает обратное.

Но что же делать? Нельзя же хотеть, чтобы в тот промежуток времени, когда мы с вами живем, и произошел переход из рабской стадии, минуя феодальную, в как будто бы демократическую? Нет, такие глубинные вещи не происходят по щелчку, по призыву. Они выращиваются, и выращиваются внутри. А пока в нашей стране красной чертой прослеживается тотальное ощущение выживания – и в смысле зарабатывания денег, и в смысле нахождения своего места.

- Разве проблема выживания не осталась в 90-х?
– Это ощущение удивительным образом продолжается и у тех, кто уже состоялся. Они по-прежнему находятся в этой моторике, и они по-прежнему «выживают». И их понять можно. С одной стороны, они не могут поверить в то, что выжили, а с другой – уверены, что это благополучие временно и оно вот-вот закончится. Но не по причине конкурентной борьбы, а в результате желания какого-то одного человека власти. И ведь так оно и есть. Достаточно вспомнить снос торговых палаток в Москве в одну ночь. Новому мэру не понравились палатки, и чиновники в управах принялись сносить их как угорелые. После этого ретивых чиновников вызвали в мэрию: «Вы что?!» И чиновники стали объяснять: «У глав управ не выдержали нервы!» Замечательная фраза. Не закона они не выдержали, а нервы у них не выдержали!

– Вы  хотели снять фильм по антиутопии Платонова «Котлован» – там бездомная девочка Настя умирает, так и не дождавшись светлого будущего. По-моему, очень актуально – нам тоже все время обещают светлое будущее.
– «Котлован» – острейшее произведение на сегодняшний день. Но, увы, кино так и не получилось. Успели снять сорок минут и тут украли деньги. Мало того что никому не заплатили, так и продолжить работу не можем.

- Но вы же теперь и сами продюсер. Не хотели бы опять за «Котлован» снова взяться?
– Я трижды был продюсером, и больше мне не хочется аккумулировать какие-то средства. Я не хочу лукавить и говорить инвесторам, что их деньги вернутся, потому что точно знаю – этого не произойдет. И убеждать – мол, да, деньги вам не вернутся, но вы посмотрите со мной картину, – тоже не хочу. Хотя есть много интересных сценариев, за которые я бы с удовольствием взялся.