Online812

              – В этом году вашему балету исполняется двадцать лет. Как удалось просуществовать так долго – государство денег давало?
-  Сохранились мы благодаря государственной поддержке.  С 1992 по 2010 год мы были государственной труппой, а  в 2010-м в связи с преобразованиями в сфере культуры  наше финансирование прекратили. Мы зарегистрировались как автономная некоммерческая организация. Это поставило труппу на грань  исчезновения.  

- А почему вам  отказали в финансировании?
-  Это коснулось всех театров. У нас не было и нет ни своего здания, ни своего репетиционного зала, нас легко сократить. Тенденция сегодня такая:  все театры нужно перевести на субсидии. Чем меньше будет государственных театров, тем меньше государство будет тратить на культуру.

Балетный коллектив очень затратен. Необходимы ежедневные занятия, репетиции, а в маленьком зале это делать  невозможно. Сейчас  арендуем несколько залов, но  стоит это очень дорого. Драматический артист, как и музыкант, может репетировать дома, хоть на кухне, сиди, учи роль. Балетному артисту, помимо обязательного репетиционного зала,  нужна специальная обувь – пуанты, -  которая быстро изнашивается, ее хватает  иногда на один спектакль, не больше.  Пуанты очень дорогие, потому что делают их вручную.

Мы стараемся зарабатывать сами,  хотя это очень трудно, ведь  балет – это не эстрада и не попса. Нисколько не хочу преуменьшить таланты эстрадных певцов, среди них есть такие трудяги, как  Валерий Леонтьев или Лариса Долина. Но если сравнить даже посещаемость выступлений, то у них она куда больше. Балет – это элитарное искусство.

- Вы тоже выступаете в больших залах. В «Октябрьском», например.
– Это бывает раз в году. В «Октябрьском» очень  дорогая аренда, а собрать четыре с половиной тысячи зрителей, чтобы ее оправдать, не так просто. Плюс еще реклама, которая часто  стоит  дороже, чем аренда.

- А как же ваши поклонники?
– У нас есть постоянный зритель, но собрать из них полный зал БКЗ в один концертный вечер  вряд ли получится.

- Как же вы существуете?
– На энтузиазме. Не знаю, насколько хватит терпения у ребят. Помимо всего прочего, у  нас есть специфика – мы танцуем на пальцах. Научить профессионального  танцовщика танцевать на пуантах безумно  трудно, этому не учат ни в одном хореографическом училище. Ребятам приходится практически «с ходу» овладевать совершенно новой и непривычной для них техникой. Поэтому, когда  у кого-то из наших артистов появляются предложения, и они уходят в другую труппу  со стабильной и хорошей зарплатой, я их понимаю и отпускаю.

- Когда вы начинали, было проще?
– Тогда я написал письмо  Анатолию  Собчаку по поводу создания своей труппы. Он  спросил: «Это тот самый Михайловский, который танцевал князя Мышкина?» – и тут же дал согласие, поняв, что идея Мужского балета действительно может быть очень интересной. Ни у  нас в стране, ни в мире больше нет такой труппы. Мы до сих пор – единственные.  Ведь кроме классики  мы  танцуем еще шестнадцать стилей и направлений танца.  А  научить человека танцевать и классику, и танго, и модерн, и степ – очень сложно, поверьте.

- Как публика реагирует на мужской балет?
-  Мы объездили с выступлениями почти всю Россию и более 25 стран мира. Там, куда мы приезжали впервые, бывало, что зрители сначала воспринимали отрицательно: «Мужики на пуантах? Да еще в женском? Они, наверное, геи». Но после спектаклей меняли свое мнение кардинально, признавая, что ничего подобного никогда не видели.

- А коллеги что вам говорят – «фи» или «вау»?
-  В основном относятся доброжелательно.  Однажды в БКЗ «Октябрьский» был концерт – в первом отделении танцевали солисты Мариинского театра, а во втором  наш  Мужской балет, причем те же самые номера. Мариинку представляли  великие балерины – Светлана Ефремова и Елена Евтеева. Они  потом спрашивали у меня, как я делаю какие-то па. Евтеева сказала, что ей безумно понравился мой «Лебедь». А на одном из конкурсов «Майя» одна дама – балетный критик сказала при подведении итогов: «Скоро мы будем учиться классическому балету у Михайловского».

- Как ваши артисты решаются танцевать в женских костюмах? Никто не сопротивляется?
– Если человек внутри по-настоящему артист, то это для него не более чем роль. Наши ребята именно так это и воспринимают.

-  Но это «прикол» или нет?
– В какой-то мере, да, прикол. Но прикол все-таки сложный, тяжелый. Этому еще надо научиться. Особенно  тому, как встать  на пальцы.

- Вот в классическом балете партнер поднимает партнершу на руки…
– У нас все по-другому. Я не просто так сказал про умение танцевать на пальцах. У наших артистов ноги постоянно стерты. У мужчин же вообще другое строение тела – другие ноги, другой вес, другой центр тяжести, поэтому и на пальцах он стоит всем весом. У женщины природа совсем  иная, другие пластика и конституция. Я никогда не думал, что между мужчиной и женщиной такая пропасть, даже в балете.

Когда мы начинали репетировать, стало понятно, что у мужчины совсем другая походка,  руки, поворот головы.  Но ничего, научились. Для меня самое главное в работе – чтобы не было пошло и грубо. Когда мужчина начинает изображать женщину, чаще всего это больше похоже на кривляние, грубую пародию. Мне  не хочется пародии такого уровня. Мне важно, чтобы было не пошло, а профессионально.

- Майя Плисецкая когда-то сказала, что вы танцуете «Умирающего лебедя» лучше, чем она. Это была шутка или правда?
– Это была шутка гения. На мой взгляд, лучше Плисецкой «Лебедя» никто не танцевал.

- Вы хотели бы, чтобы у вашего балета появилось свое здание театра?
-  Нет. У меня было только желание иметь свой репетиционный зал. Театр должен быть репертуарным, должна быть постоянная большая труппа, множество спектаклей. Такой  театр очень трудно содержать в нынешних условиях, нам бы себя хотя бы сейчас прокормить…

- А вот Эйфман строит свой театр.
– Это другое. Я не настолько влиятельный человек, чтобы моей труппе выделили такое финансирование.

- Вы считаете себя его учеником?
– Конечно, я многому научился у Эйфмана. Когда стал руководить труппой, по-другому начал понимать его. Не только творчески. Одно дело быть просто актером, исполнителем, и совсем другое – руководителем. В каком-то плане считаю себя его учеником, хотя в классическом танце и других направлениях я умел кое-что и до знакомства с ним.
Знаете, когда заканчивается балетная карьера? Когда артист перестает учиться. Поэтому наши ежедневные занятия называются уроком или классом.  Мы учимся каждый день. Я до сегодняшнего дня овладеваю какими-то новыми стилями, мне это интересно, несмотря на возраст.  Сегодня много новых течений в танце, и я репетирую их с ребятами. Я должен все знать сам, чтобы показать, научить.

- Современные танцы  нравятся?
– Нравятся. Это совсем другая культура, другие пластика и ритм. Не все классические танцовщики способны овладеть  современными направлениями танца.  У нас  были такие ребята, которые не смогли это освоить.

Когда-то на заре появления брейк-данса я танцевал его на концерте для делегатов последнего съезда комсомола в Кремлевском дворце съездов, под песню Пахмутовой «Мы – молодые». Пока учился этому танцу, ходил весь в синяках – с зелеными плечами и синим позвоночником.

- На дискотеках танцуете?
– Нет, и очень давно.

- Что так?
– Инстинкт самосохранения. Дискотека – это свободные танцы. Не дай бог, если тебя толкнут. Лет двадцать назад меня случайно толкнули так, что я подвернул ногу. С тех пор, бывая на дискотеках, просто смотрю, как люди веселятся.

-  По вашим наблюдениям, умеют  наши люди танцевать?
-  Мне нравится. Главное – естественность самовыражения. Когда начинается кривляние от желания показать себя – неприятно.
Ощущения танца есть у многих, просто его надо развивать. Стремление танцевать заложено у  всех. Другое дело, что профессиональному  танцу надо учиться серьезно.

- Не знаете, почему в России так популярны ирландские танцевальные ансамбли?
– А кто танцует в этих ансамблях?.. Половина артистов из ансамбля Игоря Моисеева, половина из «Березки». Основной костяк – выходцы из России.

На мой взгляд,  ничего особенного в этих танцах нет – довольно примитивные   рисунки  опущенные руки,  танцоры работают в основном ногами, очень мелкие движения. Они привлекают массовостью и синхронном.  Посмотрите, как работает ансамбль «Березка», как они двигаются, как они перестраиваются. У них есть свой конек – кажется, что девочки не двигаются, а плывут. На одном их выступлении видел, как зрители привставали с мест, чтобы посмотреть на сцену и убедиться, что она не крутится.

- В России уже мало, кто знает народные танцы. «Барыню» вряд ли кто может станцевать. Это плохо?
– О чем вы говорите! Сегодня в хореографических училищах перестали преподавать русский танец. Есть просто характерный танец, где обучают испанскому танцу,  мазурке, краковяку… Русскому танцу учат только в студиях ансамбля Игоря Моисеева.

- На Западе отношение  к национальным танцам другое?
– У них более или менее то же самое. На Западе до сих пор с интересом относятся к нашим  ансамблям – той же «Березке» или моисеевскому. Потому что они отличаются  потрясающим  мастерством.

-  Ваш балет выступает под фонограмму. Это  нормально?
-  Вполне.  Откуда у нас деньги на живой оркестр?

- Но фонограмма все-таки – это не живой звук…
-  Мы  работаем под  хорошие фонограммы, с прекрасным исполнением. Для нас это удобно – одни и те же записи, один и тот же темп, что в балете очень важно. Дирижер может замедлить музыку или увеличить темп.  Ничего страшного в фонограммах нет.

- Если у вас такие связи, то почему вашему коллективу не помогают спонсоры?
-  Мечтаю о них. Мои друзья давали мне деньги на костюмы. Мог позвонить человеку: «Слушай, нужны деньги». Встречались, он открывал свой «лопатник» – с одной стороны доллары, с другой – рубли. «Бери сколько надо». Я брал ровно столько, сколько было нужно. Ни на копейку больше.

Наверное, было бы хорошо, если бы нам помогала какая-то крупная компания, но такого нет. Тут есть психологический момент, как мне кажется. «Помогать мужскому балету? – думает человек. – Что обо мне подумают?» Такое, к сожалению,  в мозгах наших людей есть, и никуда от этого не денешься.

Например, в Южной Корее и ЮАР на наши  спектакли приходили президенты этих стран. В Ботсване пришел весь дипломатический корпус. После спектакля  посольство устроило прием, где  все дипломаты с восторгом благодарили нас за праздник. А в своей стране мало того, что мы остались без поддержки государства, так еще и работаем за копейки.

- И что тогда у вас в  будущем?
– Пока не знаю, пока держусь. Нервов и изобретательности хватает. Будет обидно, если все, что тащил двадцать лет, рухнет в один момент. Если бы я знал, когда начинал, что все будет так трудно, то, может, и  не взялся бы. Раневская, не будучи балериной,  хорошо поняла суть нашей профессии: «Балет – это каторга в цветах». А я  бы еще  добавил – не всегда в цветах.