Online812

                    Длинноволосые юноши с гитарами поют неведомые мне песни. Они взрослы, цинично-романтичны, прозападно настроены и много читают. Они – ужасно, безнадёжно взрослые. Вместе с тем, у них – перманентный конфликт с другими взрослыми,  с теми, с «настоящими», которым под сорок и за сорок. Типичный, веками воспеваемый конфликт отцов и детей в 1970-е годы получил особое воплощение.

Взрослые-дети оказались где-то интереснее и умнее, чем их перегоревшие родители... Итак, они родились в солнечных 1960-х, когда мир казался широким и наполненным, а Космос – открытым. Их родители грезили подвигами, хотели переделать мир и полагали, что ещё успеют пожить при Коммунизме. Потом случился надлом, вернее – облом. Мир ограничился отдельно взятой квартирой – с хрусталём, коврами и подписным Золя, а Космос превратился в обыденность. Костры и гитары сменились НИИ-шными курилками, шептанием о самиздате, доставанием батников и блайзеров, производственными адюльтерами и тоской по смыслам. Но их дети...?

Дети выросли под Окуджаву и щебетание стройной мамы-скалолазки, под разговоры о кибернетике и о Стругацких, под цитаты из старика-Хэма и Остапа Бендера. Они впитали всё то, что потом предали их родители. Они повзрослели раньше, чем им самим хотелось бы. Подростки и юноши 1970-х спешили жить. Они рано выучились читать и столь же рано создавали семьи. Выйти замуж в 18 лет – тогда это была норма. Газеты кричали: «Акселерация!». Любимое слово эпохи. Ей 14, а она уже с развитыми формами и снобски умничает на уроке химии. Ему 18, а он уже засобирался в академики. Они рано познавали научные истины и рано начинали целоваться по подъездам. Именно в 1970-е кинематограф обратился к поколению подростков, точнее – акселератов. Детско-юношеская тема в 1960-е была не самой популярной – главными героями были молодые люди от 20 до 45 лет – физики, стюардессы, врачи, журналисты... Старики и дети были стабильным, но необязательным фоном для созидающей молодёжи. В последующие 1980-е молодые изображались, как неумные, но ретивые бунтари, которые хотят не переделать, но разрушить, а из всех культурных достижений предпочитают японский двухкассетник. Не то было в 1970-е.

Экранные подростки и юноши цитировали поэтов, красиво глядели вдаль, изрекали важное и хотели знать истину. Им был не чужд культ чтения и гуманитарных знаний, бытовавший в 1970-е, но если перегоревшие взрослые попросту «сбегали» в литературу, в мир антикварных грёз и театральных откровений от вездесущего Славы КПСС, то дети смотрели на Пушкина и Леонардо широко распахнутыми глазами. Они слушали рок и читали Мопассана. Именно в 1970-е в кинематографе возник интересный образ, который условно можно назвать «девочка-женщина», и наиболее полное воплощение этого образа – героиня Татьяны Друбич в кинофильме «Сто дней после детства». Умная, чувствующая, мечтательная, открытая для постижения Лена Ерголина появляется в кадре с иноземной книжкой, которую она читает в подлиннике! Остальные фигуранты действия, как на подбор. Дети-аристократы «первого в мире пролетарского государства». Красиво говорят, красиво чувствуют, угловаты – ещё по-детски и страшно серьёзны. У подростков и юношей 1970-х всё – всерьёз. Особенно первая любовь. Даже, если она с...последствиями, как в кинодраме «Школьный вальс». Десятиклассница полюбила – забеременела -...бросил. Тогда она ушла из тёплого дома в общагу и родила Ваську. Всё – сами, потому что всё начинается рано и не на кого пенять. Её соперница становится женой, тоже едва выйдя из школьных стен.

Мальчик и девочка из «Вам и не снилось» (я в курсе, что фильм 1981 года, но атмосфера в нём всё ещё сугубо семидесятническая) думают и ощущают себя не просто взрослыми, но мудрыми. Девочка по-бабьи (sic!) эгоистична и требует бесконечной любви, а мальчик однозначно впрягается в почти-семейную-жизнь. Он не просто влюблён, он несёт бремя ответственности, причём «выглядит» он старше собственных родителей. Мама по-дурацки интригует, папа вспоминает свою первую страсть и, вероятно, не прочь повторить. Дети в классе взрослее собственной тридцатилетней учительницы, которую за глаза называют Танечкой. Она – Танечка. Она мечется, говорит наивные вещи, воспринимает себя приятельницей собственных учеников. Дети любят свою Танечку, но они взрослее. И подростки в «Розыгрыше» тоже не прочь поучить жизни учителей и родителей. Взрослость бывает не только мудрой, но и чрезмерно рациональной. Циничный Олег Комаровский презирает романтика-отца за то, что родитель не смог достичь неких профессиональных высот. Папа и сын меняются местами – обычно жёсткий отец пилит растяпу-сына. Его антипод Игорь Грушко мыслит иначе, но тоже, как взрослый.

Дети-математики из «Расписания на послезатра» свысока общаются с учительницей литературы, да и с другими взрослыми – тоже. Они и знают-то иной раз больше. Эта же ситуация прослеживается в фильме «Точка, точка, запятая...» Мало того – советские кинематографисты запускают юных и повзрослевших детей в Космос. Они – Отроки, но уже во Вселенной и должны лететь по маршруту Москва-Кассиопея. Их подают зрителю, как сугубо взрослых особей, которых можно спокойно (хотя, и не без сомнений) отпускать в самые дальние дали. Дети могут всё. И профессор Громов создаёт не дядьку-Терминатора с бицепсами и лицом-кувалдой, а трогательного подростка. Сюжет об Электронике, созданный в 1960-х, по-настоящему выстрелил в конце 1970-х, когда миру была явлена тема умных и рано взрослеющих мальчишек. Гимнастка Майя Светлова из той же породы девочек-женщин, что и Лена Ерголина, и семиклассницы-астронавтки, разве что намного проще. Подростки из фантастики 1970-х уже умеют влюбляться, решать трудные математические задачки, принимать взвешенные решения. Но наступили перестроечные 1980-е – время иных идей и других штампов. Молодые учёные стали молодыми отцами, а в наступившее время их разговоры, впрочем, как их дети, оказались мало, кому нужны. Но времена не выбирают, а жизнь наполняется иными смыслами.                  

zina-korzina.livejournal.com