Online812

               Новое веяние, известное под уютно-трескучим словечком «фанфик»: внедрение самых вызывающих и броских архетипов современного масскульта на территорию незыблемых, овеянных вековой традицией сюжетов. Вот только здесь требуются две небольшие поправки. Во-первых, это не хулиганство. Во-вторых, оно не новое.

Представьте себе, к примеру, такой киносюжетец. В одной земле появился безжалостный монстр-людоед – медный исполин, который наводил ужас на всю округу. Выходя на промысел, он не просто сжирал тех, кто встречался ему на пути, но сдирал с них кожу, вынимал жилы, а затем этими жилами сшивал ту кожу в гигантскую багряную мантию. И с каждым месяцем все длиннее становилась его мантия… Только одно угрожало его беспредельной мощи: таинственная белая туча, что, появляясь на небе, вдруг осыпала землю снегом, оборачивалась огромной белой птицей и принималась проклинать великана, пророча ему скорую гибель.

Признаю, сами персонажи для кино не вполне традиционны, но по приемам – от тошнотворного натурализма мантии из человеческой кожи до тучи, превращающейся в птицу, – вполне типовой образчик современного поточного трэш-хоррора с уклоном в фэнтези. Однако рассказанный здесь сюжет – не из старинных легенд и не из новейших мрачных саг. Это лишь эпизод из поэмы Тараса Шевченко «Сон», где под медным исполином подразумевается русский царь, а под загубленным народом – Украина.

Бесхитростный тираноборческий памфлет. На бумаге все эти образы – про вытягивание жил и про «птица тучей закружила» – смотрятся эффектно, но благодаря литературной традиции почти обыденно. Однако перенесите их буквально на экран – и хваленая фантазия голливудских мастеров спецэффектов вмиг померкнет. Экзальтированный кобзарь Шевченко и не думал создавать очередной клон истории про Белоснежку. А русский переводчик, заменив по соображениям ритма «людоеда» из украинского оригинала на «кровопийцу», вовсе не подлаживался под популярный ныне вампирский миф, – лишь пользовался лексиконом коммунистической пропаганды, в котором буржуи именовались кровососами.

Но такова уж специфика коммерческого кино: самые прозрачные метафоры обретают в нем самостоятельность и перестают что-либо означать. Там, где душа Шевченко кровоточит, печалуясь об отчизне, авторы кассовых хитов лишь озоруют, закладывая в бюджет расходы на декалитры эрзац-крови. Но, как написал один блогер, «Сумерки» — это ведь всего лишь история про то, как девочка полюбила мальчика, а тот выпил из нее всю кровь: очень повседневная и бытовая история, если ее правильно пересказать. Если вдуматься, история эта мало поддаётся уразумению и в самом будничном своем виде. Вампирский антураж ее загадочность всего лишь выявляет.

Вообще обилие и разнообразие историй про вампиров в современном кино таково, что неровен час они перестанут наконец восприниматься как милый досужий вымысел и обратно станут метафорой. Слишком уж пристально вглядывается в них массовая культура, чтобы не обнаружить в конце концов внутреннюю механику смысла. И нынешний фильм Бекмамбетова – решительный шаг в этом направлении.

Если коротко, «Президент Линкольн» – совершенно в шевченковском ключе – рассказывает о рабовладельцах южных штатов, которые выпивали кровь из простого народа, и об отважном герое, который, сызмальства наблюдая все ужасы рабовладения, объявил им войну. Гражданскую, соответственно. Страна одержима демоном рабства: риторическая фигура, и не из сложных, но если ее воплотить визуально, то освобождение рабов начнет выглядеть актом экзорцизма.

С точки зрения кинематографа – не более чем изощренная техническая задача; но вообще-то подобное понимание существа государственных реформ небесполезно для политического мышления. В конце концов, кинорежиссер Бекмамбетов, как и все мы, тоже вырос на «Покаянии». И эту поэтику политики – через визуализацию метафор – знает назубок.

Собственно, ведь и дилогия о «Дозорах» рассказывала вовсе не фантастическую историю об интеллигенте, который в начале 90-х по слабости пошел на сделку – и в результате десятилетие спустя обнаружил своего родного сына на пиру у власть предержащей нечисти. Хотя всего-то и нужно – крупными буквами написать однажды на стене: «НЕТ». И низвести сильных мира сего до уровня пенсионеров на лавочке.

Параллели между политическим и фантастическим уровнями повествования проведены в «Президенте Линкольне» порой остроумно, порой – едва ли не назойливо, а в нескольких сценах – просто-таки изящно. Чего стоит один кадр, где президент искренне скорбит у себя в кабинете о погибших на войне, ведь он – как говорится в тексте диалога – «отец нации»; а затем камера плавно панорамирует вниз и обнаруживает играющего на полу маленького сына Линкольна. Нация истекает кровью под натиском вампиров, а стало быть, и ребенок вскоре неминуемо падет их жертвой. Если кому интересно, именно это, серьезно говоря, и именуется «хорошей режиссурой».

Есть, впрочем, в фильме Бекмамбетова два недостатка. Один – чисто технический: «Президент Линкольн», по голливудским меркам, фильм дешевый, и в нем это до обидного хорошо заметно. Особенно в сравнении с «Особо опасен», который претендовал (и небезуспешно) на мейнстримный статус; «Линкольн» же располагается в гетто столь любимого продюсером Бёртоном низкобюджетного трэша. Вот только Бекмамбетову – с его безудержным перфекционизмом спецэффектов – эта территория совсем не к лицу. Иные спецэффекты прорисованы столь неряшливо, что почти неразборчивы: достаточно сопоставить эпизоды железнодорожной катастрофы из обоих фильмов, вполне сравнимые по изобретательности и совсем несравнимые – по мастерству исполнения. Массовые батальные сцены и вовсе выглядят заставкой к компьютерной «стратегии».

Даже простейшая (для Бекмамбетова) сцена перерубания древесного ствола топором окутана столь приблизительным голубым дымком, что кажется черновиком, эскизом, меткой на память, которую инженер по спецэффектам поставил в нужном месте, чтобы потом дорисовать, – да и позабыл. Только он тут почти все позабыл. Разве что внезапно взвивающаяся в воздухе мелкая пыль – фирменная бекмамбетовская примета присутствия иных миров – сделана столь же чисто, как и всегда. Все прочее – чуть не на грани технического брака. И никакая 3D-технология (освоение которой, по-видимому, как раз и поглотило бюджетные ресурсы) дела не спасает.

Впрочем, и сама сценарная разработка здесь выглядит куда проще и, в худшем смысле слова, дешевле, нежели в предыдущем голливудском опусе Бекмамбетова. Победно взлетающая над геттисбергским полем боя изогнутая серебряная вилка с монограммой «A. L.» эффектна – но сравните ее с точно так же ритмически организованными вылетающими из клавиатуры буквами в «Особо опасен», одну из которых – «U» – подменял выбитый коренной зуб, и почувствуйте разницу: там остроумие оттеняло пафос обретенной героем свободы, здесь тот же пафос – в чистом виде и в промышленных масштабах. Не говоря уже о серебряной игрушечной шпажонке умершего сына, которой безутешная мать отомстит злому ворогу: это уж и вовсе из репертуара самых низкопробных боевиков.

Второй недостаток серьезнее, ибо касается содержания. Вечная проблема превращения исторической фактуры в абстрактный образ (начиная с «Рождения нации», которым 97 лет назад начался кинематограф) заключается в том, что частное автоматически превращается в универсальное. Конкретика события, вырванного из контекста, закрепляется в идеологическую догму. Попросту говоря, Гражданская война в фильме Бекмамбетова – уже больше никакая не гражданская: это война с инородцами, которыми объявлены все несогласные с президентом.

И расизм, против которого сражается президент Линкольн, мало отличается от того расизма, которым оборачивается расстановка сил в фильме Бекмамбетова: кто южанин, тот вампир, а значит – должен быть уничтожен. Возможно, трогательная политкорректность «Сумерек» отвратительна не только из-за вопиющей бездарности авторов; но там, где сюжет напрямую связан с расизмом, борьба с вампирами сама обретает явственно расистский привкус.                     

ранее:

Можно ли провести качественный кинофестиваль «зрительского кино»
Cтоит ли идти в кино на «Ворона» Джеймса МакТига?
Стоит ли идти в кино на «Голодные игры»
Фильм «Шапито-шоу»: под многозначительностью скрывается трэш
«Фауст» ясен и нервозен, как текст, сплошь состоящий из коротких фраз»
Стоит ли идти на «Резню» Романа Поланского?