Online812

           Московское бюро по правам человека ведет статистику нападений с 2004 года. «Сначала мы наблюдали рост числа нападений, пик пришелся на 2009 год – было более 100 погибших. Затем начался спад», – рассказывает аналитик МБПЧ Семен Чарный.  Сейчас, говорит он, снова наблюдается рост.

Нападения фиксируются путем мониторинга сообщений открытых источников: СМИ и правоохранительных органов. «Конечно, учитываются не все преступления, но тренд мы ловим, – говорит Семен Чарный. – О некоторых преступлениях нам становится известно через год или два, когда тех, кто их совершил, поймают и осудят – тогда мы проверяем по нашим таблицам, и если такого нападения нет – вставляем. Корректировка в итоге может достигать 10%. Других способов учета нет». 

Статистика не отражает, представители какой национальности чаще становятся жертвами нападений, так как в большинстве случаев национальность не устанавливается: «Сообщения правоохранительных органов строятся так: «было нападение на нерусского мужчину или мужчину  азиатской внешности». Или дается фамилия, по которой непонятно, кто перед нами. Условно говоря: Мухаммедов – кто это? Выходец с Кавказа, Центральной Азии или татарин? Поэтому мы чаще пишем, что национальность точно не установлена», – говорит Чарный.

Однако, по мнению эксперта, чаще всего нападают на выходцев из Средней Азии: «Кавказцев побаиваются немного, ходят легенды, что они мстительны, из-под земли тебя достанут и так далее. Насчет выходцев из Средней Азии таких легенд нет».

Среди регионов на первом месте по числу нападений – Москва. Второе делят Петербург и Дагестан.  «Дагестан потому, что там регулярно стреляют, там обстановка прифронтовая», – поясняет Чарный.  В других регионах  преступлений относительно мало, поэтому  1 – 2 случая могут поменять места в таком рейтинге.

Рост агрессии в середине 2000-х Семен Чарный объясняет тем, что тогда возникли банды, специализировавшиеся на убийствах представителей других национальностей. «Если раньше были только спонтанные убийства, то тут появились люди, для которых убийство чуть ли не профессия. К 2009 году эти банды потихоньку переловили, что и обеспечило снижение».

Петербургский социолог, директор Центра независимых социологических исследований Виктор Воронков полагает, что этому способствовала политика федеральных властей, которые в какой-то степени поддерживали развитие националистических организаций: «В 90-е, но в еще большей степени – в начале 2000-х, вероятно, предполагалось, что их поддержка компенсирует рост антиправительственной гражданской активности». Потом, говорит Воронков, власти поняли, что такие организации могут стать влиятельными – и посадили самых одиозных представителей.

После этого, в 2010 и 2011 годах, и был зафиксирован спад числа нападений, рассказывает Семен Чарный: «В Петербурге в 2006 – 2009 гг. была ликвидирована банда Боровикова – Воеводина и группировка Андрея Линка (Линкольн-88), в Москве -  группа Артура Рыно и другие. На таких группировках было по 20-30 погибших за год-полтора – то есть за время, пока они действовали».

Однако 2012 год снова показывает рост числа нападений. Отчасти это связано с тем, что, расправляясь с группировками, не тронули идеологов, говорит Семен Чарный: «Причем это люди вполне известные, они сидят в интернете, ведут посты и блоги на тему: Россию захватили нерусские…».

Но даже если посадить идеологов, считает Воронков, ситуация не изменится: «Среда всегда будет рождать новых лидеров. Истоки этого – из нашего школьного образования». Виктор Воронков условно делит общество на четыре части, определяющие отношение к мигрантам в государстве. Первая – «непогодные либералы»: независимо ни от чего они всех любят и всегда за тех, кого общество не любит. Вторая – «либералы при хорошей погоде»: они любят мигрантов, пока не сталкиваются с ними в кризисных ситуациях. И тогда они тоже начинают говорить: «Вот, понаехали!».  Большинство населения – пассивные ксенофобы.  Они не нападают, только оскорбляют или просто косятся. И 5% – это активные расисты.

По мнению социологов, эти 5% есть в каждой стране, но при этом ситуация в Европе отличается от российской. «Разница в том, как относятся к этим 5%. В Германии это нерукопожатные люди, их не принимает большая часть общества. В России политика в целом иная – у нас власть не осуждает националистов. А когда власть смотрит сквозь пальцы, то пассивные ксенофобы готовы присоединиться к активным – им не страшно, когда их толпа».

В Петербурге, считает Воронков, отражением такой политики является, как ни странно это звучит, программа «Толерантность». «Приписывая разным людям разную культуру, подчеркивая их этничность, эта программа только усугубляет ситуацию. Там говорится примерно: «Они, конечно, другие, но надо дружить». То есть подчеркивается, что есть люди, которые  «другие». Этому и учили в советское время – в СССР выделение этничности достигло максимума: этничность заносилась в паспорта, была иерархия наций и территорий: одни признавались нацией, другие только национальностью, третьи народностью. Нынешняя программа «Толерантность» продолжает эту тенденцию».

По мнению Воронкова, государству следует вообще ликвидировать понятие «национальная политика»: «В Европе такого понятия нет, есть политика интеграции мигрантов.  Надо перевести дискурс из дружбы народов в то, что мы единый народ. Главное не в том, чем мы различаемся, а в том, что у нас общего. А общего много».

Изменить настроение населения сразу не удастся, «должно пройти поколение или два, воспитанные в других условиях, чтобы ксенофобские представления исчезли в массе, – говорит Воронков. – Надо переписывать учебники, где изучение человека начинается с того, что есть деление на расы. И когда мы перестанем обращать внимание на то, что человек иначе выглядит, когда наше поведение не будет зависеть от этого, мы достигнем цели».

Кстати

Результаты мониторинга МБПЧ, кроме нападений на мигрантов, учитывают случаи нетерпимости к представителям ЛГБТ-сообщества – по словам Семена Чарного, сейчас СМИ проявляет к этим случаям особый интерес, хотя в середине 2000-х происшествий было больше.