Online812

                О том, как ему удавалось дружить со всеми губернаторами, своем отношении к критике и окупаемости театра Рудольф ФУРМАНОВ рассказал в интервью Online812.

- Журналисты относятся к вам с опаской. Меня даже предупреждали,  что с вами «тяжело связываться». Как думаете почему?
-  Я вспоминаю слова профессора Серебрякова из «Дяди Вани», которого блестяще играл в БДТ Евгений Лебедев. «Дело надо делать», – говорил Серебряков.  У того, кто делает дело, всегда много критиков, а у определенной части населения такие люди вызывают неприязнь.

Того, кто занимается делом, еще и боятся. Я вот сам никого не боюсь. Беспокоиться надо за близких. За любовь. А в театре мне нечего бояться. Потому что я делаю свое дело. Настоящие критики меня не боялись. Боятся те, кто правдами и неправдами привык расчищать себе место под солнцем. Жаждет в угоду своих дел устанавливать репутации. В Петербурге такая «групповщина» пропитала, к сожалению, весь театральный мир. И что самое смешное – они и друг друга ненавидят.  Для них главное – ругать театр, артиста, конкурента, а для меня – защищать. Может, поэтому и боятся.

Но в статьях журналистов, пишущих сегодня о театре, очень мало исследования – только оценки и чуть-чуть описаний. И позиции нет, как есть в статьях Татьяны Москвиной, например. Но есть журналисты, а есть критики. Критик сегодня стал штучной профессией.

Критики сами часто заваривают кашу, обмазывают ею окружающих, а потом дуются. Почему критики считают, что они безнаказанно могут обзывать людей театра, и люди театра не могут привлечь их за это к ответственности по закону? Вы это имели в виду, когда говорили про опаску? Но за этим в театре у меня следят жесткие юристы. А сам я вообще всегда очень ласков и лоялен к журналистам.

Время, когда я мог пообещать выдернуть журналистке ее «тонкие ножки» за то, что она обозвала артиста, прошло. Вы прекрасно знаете, что журналисты-критики с удовольствием сами нарываются. Это часть их профессии.

Абсурд, когда критики выискивают обидные словечки, зубоскалят, но падают в обморок, когда подобная тактика поведения применяется уже к ним самим. Вы не заметили, что многим критикам уже скучно в рамках театра? Они все больше ударяют по политике или связывают театр и политику. Так они виднее. Им уже не важно, что и как идет в театре, им интересно, кто с кем дружит, спит, они делят на «красных и белых». Мне что, тоже прикажете составлять списки родственников критиков-режиссеров, сыновей-матерей? Да это вечный конфликт.

- Несмотря на всю вашу открытость – и личную, и вашего театра, -  все равно есть ощущение закрытости. Словно у вас есть какой-то золотой ключик  со своей тайной.
– Вопрос не понят, как говорит герой Сигарева в нашем спектакле «Детектор лжи». Закрытости чего? Структуры театра, его механизма, как и что работает? Глупости. У меня нет никаких тайн.  Если и есть, то одна – не воровать. Хозяин театра воровать  у себя не будет.

У меня русский репертуарный контрактный театр, в котором 26 названий. 80 артистов, которые составляют нашу труппу, работают по контракту. И каждый день театр поднимает занавес. Театр работает на полном самофинансировании. Но получает разовую регулярную помощь от государства в виде частичного возмещения затрат на постановки в размере 2 – 2,5 миллиона рублей в год. Театр подает заявки в петербургский Комитет по культуре и потом отчитывается ему до копейки. Все!

Я никогда не смог бы работать в государственной системе, хотя мне предлагали это и Товстоногов, и Аркадий Райкин, и Игорь Олегович Горбачев. Я боюсь ее. Она может сломать, растлить, а я не хочу быть сломанным. Дядя Зяма Гердт, с которым я дружил много лет, говорил: «Нельзя играть в азартные игры с государством». Работа в государственном театре и есть азартные игры. Все эти откаты, закаты…

Посмотрите, какая стала хлебная должность директора театра: ремонты, выпуски спектаклей, реконструкции, договоры с разовыми режиссерами, авторами, художниками – Клондайк! Знаете, когда я раньше общался с одной организацией, которая делала нам декорации, я просто не мог понять – откуда у них берутся цифры в смете. Водосточная труба – 20 000 рублей. А в магазине две тысячи рублей. Оказывается, они просто ко всем ценам тупо приписывали по нулю. Так они привыкли общаться с государственными театрами и специально раздувать для них сметы. А потом, видимо, делить разницу, выдоенную из государства. Мне в сумочке откаты приносили после заключения договора на пошив костюмов. Я даже не понял. Спасибо, говорят, огромное, дорогой Рудольф Давыдович. – Да за что? – А за заказ. Вот, ваша часть… (и сумочку приоткрывают) – Чегоооо?

Надо страстно любить театр. И не видеть в нем источник обогащения. Кстати, театр для многих (как это ни смешно)  театроведов стал очень хлебным местом. Они ловко придумывают всякие темы проектов для грантов, и нашли себе в этом поистине постоянную кормушку. И попытка отлучить их от такой кормушки, проанализировать нужность таких «проектов» сначала вызывает у них ступор, а потом скандал. Был тому свидетелем уже.

- Как вам удавалось дружить с такими разными губернаторами – Собчаком, Яковлевым, Матвиенко?
– Я не знаю, в чем они разные. Что вы хотите услышать? Что я люблю власть? От любви можно сделать все. Я раб своего дела. Я готов на многое ради своего театра и своих артистов.

Вот Константин Аркадьевич  Райкин говорил, что он ради театра на карачках готов ползать. Поэтому я строю конструктивные отношения с властью.  Это плохо?  Я не понимаю тех, кто кормится за государственный счет, за счет того же Комитета по культуре и тут же охаивает всех. Вот это проституция. Двойной стандарт.

- Какие отношения у вас с губернатором Полтавченко?
– Замечательные отношения. Недавно Говорухин мне сказал: «Как Питеру повезло с губернатором».  Я его советник (показывает удостоверение. – А. М.).

- Тут написано «На общественных началах».
– Естественно. Зачем мне быть чиновником и деньги за это получать? Я и у Собчака был на общественных началах, и у Яковлева. Для меня это не ново. Я делаю для культуры города больше, чем те, кто у власти. У меня в театре и Путин был…

-  О чем вы просили Путина, когда он был у вас?
– Ни о чем! А что обязательно надо о чем-то просить?  Для себя? Так думают те, кто так и поступает. О помощи я не просил. Я говорил о том, о чем в течение большого времени говорят многие, от Гранина до Сокурова. В том числе и о том, чтобы не отобрали у города Дом композиторов и коттеджи писателей в Комарове, сохранили «Ленфильм».

Я сказал: «Наверное, вы, Владимир Владимирович, будучи мальчишкой, бывали на Фонтанке у Аничкова моста? Помните, на углу Фонтанки и Невского была аптека? С пушкинских времен была. А теперь там кафе-бар. А это наследие города». Он не знал. Тем, кто дает добро на такие перемены, на снос домов, не думая и не зная наследия города, надо думать головой, когда что-то делаешь, а у нас думают другим местом, так получается. Или история с Домом композиторов, где работали великие люди. Он дал задание разобраться. Сейчас мне сообщили, что Дом композиторов сохраняется.

- У вас  негосударственный театр.  Это значит самоокупаемый?
-  Самофинансируемый. Я много думал перед созданием театра, и могу сказать, что театр может жить без ежемесячного бюджетного финансирования и бюрократического отчета в казначействе, при определенных субсидиях из государственного бюджета. Зарплату работникам государственных театров и актерам должен платить хозяин театра, согласно четко прописанному с ним контракту.

- Как вы угадываете, что пьеса будет пользоваться успехом?
– Я не угадываю. Я же пьесы не читаю.

- Как же вы их тогда ставите?
-  Интуитивно. Я их смотрел. И полюбил. Вот сижу, думаю: «Что бы мне поставить?» Вспоминаю моего любимого артиста Иннокентия  Смоктуновского. Как он играл «Как он лгал ее мужу» в студии киноактера, когда ему было 25 лет! Потом Михаил Ильич Ромм поставил  этот же спектакль с Кузьминой.  А если играли Смоктуновский и Кузьмина, если ставил Ромм, то им верить можно. Тогда  начинаю искать  режиссера, который мог бы поставить спектакль.

- Откуда же уверенность, что на них пойдут зрители?
– А меня это не волнует. Главное, приучать зритель к неисковерканной классике. Надо чувствовать, и тогда интуиция тебя не обманет. А если рассчитывать, чесать голову, надуваться – ничего не будет.

- Как же тогда содержать театр – платить зарплату штатным работникам, постановочному цеху,  актерам?
– Воровать не надо.

- Не за счет же продажи билетов?
– Да, за счет продажи билетов.

- И они  окупают все расходы?
– Ага. У нас штат маленький. У моего друга Чхеидзе в БДТ восемь заместителей директора, а у меня восемнадцать штатных работников, в среднем зарплата у них 30 – 35 тысяч, актерский гонорар всех занятых в течение месяца артистов – 80 человек – не менее шестисот тысяч рублей в месяц.

- Уточняю: ваш театр существует только за счет продажи билетов?
– Да. У меня даже спонсоров нет. Мы играем 27 спектаклей в месяц. По выходным иногда по два в день. Как и в былые времена в товстоноговском БДТ – утром и вечером. Сбор от продажи билетов может составить от четырех до пяти  с половиной миллионов рублей в месяц, при условии, конечно, полной заполняемости зала на 200 мест.

- С кем из коллег директоров или режиссеров вы дружите?
– Дружба это слишком высокое понятие. У меня хорошие человеческие отношения с Валерием Фокиным.  Я не могу сказать «Мой друг Фокин»,  у нас просто хорошие отношения в течение сорока лет. И я его очень уважаю и люблю. С Додиным Львом Абрамовичем удивительно добрые отношения.

Семен Спивак поздравляет  меня с днем рождения,  смотрит наши спектакли. Еще Белинский, Шуб,  Виктор Михайлович Минков. Многие. Кроме господина Виктора Абрамовича Новикова, который долгие годы руководил Академическим театром имени В. Ф. Комиссаржевской.  Когда я получил звание Народного артиста России, он меня возненавидел, пришел на мой день рождения с роскошным подарком, поздравил, а когда Матвиенко прочитала только что подписанный указ президента, бросил на пол приглашение на банкет, растоптал его ногами и  из «друга» стал моим… «оппозиционером». Это все зафиксировали операторы, и сейчас, когда я пересматриваю пленку того вечера, вижу как на глазах перекашивается только что улыбавшееся лицо моего «друга» (улыбается).

- Весной  были слухи, что вы просили Путина назначить  то ли себя, то ли своего сына  художественным руководителем БДТ. Понятно, что обсуждать слухи – дело пустое, но дыма без огня не бывает.  Вы просили Путина об этом?
– (Смеется.) Конечно, нет. Это сюжет для Гоголя. Ни о чем я Владимира Владимировича не просил, и об этом сообщил его пресс-секретарь Песков.  А слух был о том, что в БДТ худруком буду я, а не мой сын. Как этот слух появился? Надо спросить тех, кто его распустил. Может быть, это было кому-то нужно? У страха глаза велики.

Как-то я говорил в своей передаче на телевидении «Точка отсчета», что если бы стал хозяином БДТ, то  ремонт длился бы не три года, а всего год. Как у Валерия Фокина.  Каждое утро, в семь часов, Фокин ходил  по театру и смотрел каждую щель. А ведь он режиссер с большой буквы! У него редкое сочетание режиссера и менеджера. Он за год сделал ремонт Александринки, которая по архитектуре гораздо уникальнее, чем БДТ.

И еще помечтал в передаче, что бы я поставил в БДТ. В такую игру любят играть на первом курсе театроведческого факультета. Если бы я был в БДТ, то возобновил бы некоторые товстоноговские спектакли. Молодым полезно играть в таких спектаклях. Я говорил об этом Чхеидзе, и он меня услышал, вроде бы собирается восстановить «Хануму».

Если бы я был хозяином в БДТ, а это не значит, что я им буду, боже сохрани, но если стал бы, то в театре были бы комната Лебедева,  комната Стржельчика. Не музей, а живая память. И об этом я тоже говорил Чхеидзе. А он не понимает: «А что скажет княгиня Марья Алексевна?» «Марья Алексеевна» у него это коллектив БДТ.  Советоваться надо, – говорит он. А я сделал бы. Как хозяин театра. Независимо от мнения пожизненных штатных артистов, которые получают зарплату и совсем редко выходят на сцену.

Государственный театр – это террариум единомышленников. Эту систему надо ломать. Не репертуарный русский театр, а систему его существования.

- Как думаете, почему была такая негативная реакция на заявления комиссии по реформированию театров (ее создали, а потом закрыли в Комитете по культуре)  в театральных кругах?
– Реакция была естественная. Они сидят на своих местах годами, десятилетиями. У них сработал инстинкт самосохранения. Они думают о себе, а не о судьбе русского репертуарного театра в Петербурге.  Они привыкли устанавливать репутации. Привыкли распределять блага. И вдруг в один момент это что – может исчезнуть? А на что жить? На гонорар от статьи в газете, которая и так нерегулярно выходит. А кушать-то хочется

-  Должны ли сегодня театральные деятели участвовать в  общественной жизни?
– Я вас не понимаю.  Вы пришли к человеку, который только этим и занимается. Я уполномоченный фонда «Артист» Евгения Миронова и Марии Мироновой по Петербургу по работе с пенсионерами. Мы выдали 150 сертификатов, помогли бедным артистам. Я беспокоюсь о Доме книги, аптеке, которая стала кафе,  Доме композиторов, Доме ветеранов сцены. Я вам только что показал удостоверение  советника губернатора  на общественных началах, а вы мне задаете, пардон, идиотский вопрос. А если серьезно, то каждый выбирает свой путь и идет им. А о своих делах я не трезвоню на каждом углу – скольким и чем я помог. Кому я помог – те знают.

- То есть история с Чулпан Хаматовой, которая поддержала на выборах Путина, вас не удивила?
– Хаматова  меня радует. Меня удивила Собчак-идиотка, которая задала вопрос: «Если бы Путин не дал вам  денег, вы проголосовали бы за него?» Это фронда.

- Хаматова чуть позже, в другом интервью ответила, что ее идеал – это Северная Корея.
– Я не за Северную Корею – я за Хаматову.

- Вы тоже  были доверенным лицом  Путина на выборах президента. Зачем вам это было нужно?
-  Мне доводилось встречаться с представителями ЛДПР и Зюганова, и после этого могу сказать: не дай бог, если к власти придут они. 

Сегодня я не вижу личности равной Путину в руководстве страны. Я считаю, что Владимир Владимирович Путин овладел своей профессией в полном смысле этого слова.

- Вы  должны были вести агитационную работу…
– Я много чего сделал. Выступал.

- Перед кем?
– Перед страной. Были дебаты по телевизору. Не видели?.. Ваша беда, что не видели.

- Бывший директор БДТ Геннадий Суханов рассказывал мне, как в начале 1980-х получал инструктивное письмо из Минкульта СССР, адресованное всем директорам ленинградских театров. В письме  директора  театров предупреждались о недопустимости сотрудничества с вами. Помните эту историю?
– Это неправда. Это ложь. Суханов не мог этого сказать. Он давал мне  рекомендации для зарубежных киносъемок, в частности, в Болгарию и на повышении тарификации концертной ставки в Министерство культуры.  Пожалуйста,  вы можете посмотреть их в моем архиве.

Но был один эпизод, связанный с Сухановым. По поводу снятия моей фамилии как режиссера-постановщика бенефиса Товстоногова в 1983 году на афише «Октябрьского» зала. В это время  я вышел из партии. Суханов получил директивное письмо из нашего Комитета по культуре за  подписью зам. председателя Знаменского, с требованием убрать фамилию Фурманова с афиши вечера Товстоногова. Защитил меня Товстоногов, который сказал: «Мне наплевать, в  партии он или не в партии, он делает дело!».                  

Андрей МОРОЗОВ