Online812

              – Это первый конфликт вокруг вашего произведения?
- В прошлом году мой мишка, закатанный в трехлитровую банку и держащий значок «Я против Путина», совершенно спокойно простоял всю выставку. «Консервированный протест» назывался. Бабушки ругались, но рукоприкладством никто не занимался.

- А с какой целью вы выставляли провокативное распятие?
- Я за свободу художественных высказываний. Это простая инсталляция. В ней я сталкиваю два противоположных начала. Мишка Тедди – символ доброты, нежности и любви. Крест – символ смерти, ужаса и страха. И возникает напряжение, искра. Подчеркиваю, крест у меня – это не православное  распятие.

- Но в результате-то скандал вышел.
- Мало того что один агрессивный тип уничтожил мое произведение и пытался применить ко мне физическое насилие. Про словесные оскорбления уже не говорю. Вдобавок не исключаю, что меня будут проверять на экстремизм.

- Но вы поняли логику недовольного зрителя?
- Они живут в атмосфере необходимости постоянной борьбы. Глуповатые «Воинственные божники». Убогие, одним словом. Но самое печальное, что эта позиция находит сторонников. Мишку на кресте я выставлял на два-три часа в день, только тогда, когда сам приезжал на выставку. Настучали, вызвали «правоверных».

- А ваших коллег вообще  интересует политика?
- Говорю только про петербургских художников, и только тех, кто не связан с актуальными практиками. Большинство их них по-прежнему волнует только обывательская, мещанская жизнь. Я это понимаю. Не осуждаю.

- Говорят, что тотальное нашествие постмодерна убило  живопись?
- Живопись вечна. Марсель Дюшан не отменил Рембрандта. Другое дело, что многие из тех, кто сегодня называют себя живописцами, придерживаются устаревших эстетических представлений о правдоподобии, необходимости скрупулезно изображать красоту окружающего мира и т.д. Теперь это гораздо лучше делает цифровая камера. Времена Шишкина ушли навсегда. В глубине души многие живописцы это понимают, но не знают, что с этим делать.

- А вы знаете?
- Постоянно учиться и много работать. И думать. Искать свое лицо. Звучит банально, но это так. Надо найти что-то, что отличает тебя от других. Я начал рисовать с 6 лет и с тех пор мечтал стать художником. Но сначала были занятия спортом.

- Профессионально?
- Был 10-кратным чемпионом СССР по академической гребле. Без отрыва от гребли окончил ФИНЭК. Потом занимался каратэ, был членом сборной Ленинграда.

- И в тридцать лет вы пришли в Мухинское училище?
- До студенческого билета так и не добрался. Для начала меня взяли поработать мастером обучения на кафедру художественной обработки металла, там все были мои друзья. Через несколько лет, в тот самый момент, когда мог уже наверняка успешно выдержать конкурсные экзамены, решил уехать в Москву.

- Зачем?
- Во-первых, мои преподаватели сказали, что еще 5 лет в училище мне ничего не прибавят, как художник сложился. Но главное, в самом начале 1990-х появился арт-рынок. Надо было выбирать: самостоятельная карьера или поход за дипломом с неясными перспективами. Из тех, кого я знал по «художественной обработке металла», никто не поехал. Они отправились за корочками и закончили печально. Получив дипломы, многие оказались совершенно не приспособленными к ежедневной борьбе за существование. Быстро спились и погибли. Художник должен обладать длинной волей.

- А что в Москве?
- Отбросив петербургскую гордость, пришел в московскую галерею «Марс». Как простой провинциал.

- Показывали грустных клоунов и портреты мишек?
- Не только, но они стали моим фирменным знаком.

- И нашли своего галериста?
- Это был поэт Наум Олев, по московской прозвищу Нолик. Автор текстов песен «Монжерок», «Полгода плохая погода», «33 коровы»  и др. В тот момент спрос на поэтов-песенников пропал, и он решил заняться галерейным бизнесом. Я был первым художником, которого Олев стал продавать. Никого шикарного помещения у его галереи не было. Скромный офис, где можно было показать клиенту несколько картин. Да и вся галерея состояла из нас двоих. Называлась «Зеро».

- Сколько зарабатывали?
- Одна картина приносила мне от 300 до 500 долларов, тогда в начале 90-х на 100 долларов можно было жить целый месяц. Как я позже узнал, Наум Олев продавал их примерно за 2,5 тысячи. Я работал вахтовым методом. Рисовал  картины в Питере и вез в Москву делать выставку. В месяц иногда выходило 4 тысячи долларов, и я мог позволить себе водителя с автомобилем. Так продолжалось почти 20 лет, до смерти Олева.

- Как сейчас живут петербургские живописцы? Пишут много маленьких картин  или пытаются дорого продать большое полотно?
- Многие работают по принципу «все на продажу». Ориентир на «букет сирени» стоимостью 100 – 200 долларов и попытка взять количеством. Рынок требует простоты и портретиков заказчиков или их детей в слащавой манере. А-ля Никас Сафронов. Образование не имеет никакого значения. Идеалы «подучиться» почти никого не волнуют.

Я хожу на выставки, включая показы дипломных работ в Академии художеств, и вижу – уровень профессионализма выпускников с каждым годом падает. Тех, кто хочет серьезно заниматься искусством, единицы. Им очень трудно.

- Не было желания уехать из России. Разве доказывать тем, кто громит выставки, что они не правы, не бесполезно?
- Мне предлагали уехать в Германию. Там нравится то, что я делаю. Есть поклонники. Помогли бы. Мог бы красить там картины и жить спокойно. Но люблю жизнь здесь, она полна энергии. Я русский, православный, добрый человек, здесь – моя Родина.                   

Вадим ШУВАЛОВ, фото yaplakal.com