Online812

            И никто не забыл, опираясь на заголовок его первой книжки, назвать В.Л. скандалистом. Последние дни я все думаю, а вдруг он просто не надеялся на наш читательский вкус и интерес, и таким, более понятным нам способом, пытался привлечь внимание к правде, шаг от которой хоть вправо, хоть влево, считал побегом.

Не вынимая руки из торбы, а торбу не снимая с шеи, Топоров невзирая на времена года сеял разумное, доброе и вечное, как он его понимал. Не согласны с тем, что именно он сеял? Становитесь в очередь – несогласных с Виктором Леонидовичем всегда было навалом. Еще Стругацкий  замечал, что опровергнуть топоровскую правду мог бы только второй Топоров, которого нет. А теперь и первого не стало.

Он был самым любимым, самым влиятельным и самым рейтинговым автором всех  изданий, где мы вместе работали почти четверть века, и, увы, это публицистическое лидерство сделало как-то менее заметным блестящий поэтический и переводческий дар

В.Л., сделавший недосягаемыми  все дальнейшие топоровские прозаические достижения.
Только подумайте, как это невероятно трудно понять Блейка на чужом языке и объяснить нам на своем, что сообразил британский гений почти триста лет назад. Живший бог знает когда Джон Донн и последний великий – Оден – безусловно знали что-то такое, что без помощи Топорова осталось бы для нас тайной, покрытой мраком.

Если излагать поприземленней, то однажды, когда наш журнал еще назывался просто «Город» и жил на 2-й Советской, я,  сильно расстроившись из-за какой-то заметки, гордо сообщила свое кредо, что, мол, вообще-то мне на все наплевать, я сейчас пойду домой, лягу на диван, возьму «Новые стансы к Августе» и про все забуду. Все это я сообщила редактору, а в узкости между стенкой и столом умудрился вальяжно расположиться Виктор Леонидович, и только он обратил внимание на мое выступление. Никогда не забуду, он сказал: Ира, ты уже большая девочка, могла бы знать наизусть такие хорошие стихи. А я и знала, и тут же стала читать, и через пять минут заткнулась: и Бродского я, оказалось, знаю не всего, и Байрона «Стансы к Августе» не помню толком. А Топоров знал и прочел вслух в двух переводах, даже перевод Плещеева знал, а не только Пастернака.

Я не буду дальше  никого перечислять, просто хочу заметить, что всех, кого В.Л. перевел, он сделал своими единомышленниками. Рискну посоветовать осиротевшим френдам в «Фейсбуке», заявляющим, что без Топорова читать в сетях нечего, напрягитесь, поройтесь в рунете, там стихи В.Л. почти в полном объеме и сноски есть в «Википедии».

И заголовок «Тьма — и кончен разговор!» тоже из Топорова – это перевод В.Л. 1988 года. Там у него ворон каркнул: «Приговор!» вместо «Nevermore», что гораздо вернее и страшнее для российского читателя и много опаснее для переводчика. Топоров никогда ничего не боялся.             

Ирина ЧУДИ

Уистен Хью Оден
Перевод В. Л. ТОПОРОВА

Эпитафия тирану

Призывами к совершенству он изукрасил площади.
Его сочинения были понятны и дураку,
А он повидал дураков на своем веку
И постоянно перетасовывал поэтому вооруженные силы.
Когда он смеялся, сенаторы ржали, как лошади,
А когда он плакал, детские трупики по улицам проносили.