– Понравилась вас встреча писателей с Путиным?
– Это, кстати, первейшая ошибка – писатели на этой встрече, как мне кажется, были в меньшинстве. Это была встреча людей, связанных с литературой, – от министров до библиотекарей.
– А как вы туда попали?
– Владимир Толстой позвонил мне, рассказал всю концепцию этого мероприятия. Мне показалось, что это актуальное событие в контексте снижения интереса к книге и снижения уровня грамотности. Я это сам постоянно наблюдаю в «ВКонтакте», например.
Владимир Ильич сказал, что ждет меня в Москве, что все будет устроено, обещали меня там разместить – мне в Москве негде было остановиться. И я приехал.
О самом главном, что там происходило, никто не упоминает – а это было самое интересное. Были организованы трехчасовые круглые столы в нескольких залах, посвященные разным проблемам. Я ходил от одного к другому, увидел, что люди действительно заинтересованы в том, о чем говорят.
– А что там говорили?
– Я приведу один из примеров. На обсуждении, посвященном издательским делам, вдруг слово взяла заведующая библиотекой: «Раньше существовала система, когда при выходе новой книги какая-то часть тиража рассылалась по библиотекам. Теперь этого нет, мы голодаем, у нас новых книг нет. Что-то мы покупаем сами на собственные деньги. Но как бы вернуть эту систему назад?» Издатели сразу откликнулись, согласились, что надо решить эту проблему, что издательства несколько зациклились на коммерческой части, о библиотеках даже не думали. Подумайте, когда бы еще эта библиотекарша смогла рассказать о своей проблеме?
– То есть собрание вам понравилось?
– Да.
– И ваши ожидания от Путина оправдались?
– Я ему озвучил свои мечты, которые годами не могут реализоваться. Первая возникла в 2006 году, это был год 500-летия рода Достоевских, и я получил подробное древо нашего рода. Я обратил внимание, что Достоевские со временем перемещались по бывшим советским республикам. Сначала они жили в Белоруссии, потом переехали в Украину, затем один из Достоевских приехал в Москву и там родил нашего гения, великого русского писателя. Я подумал, что было бы неплохо собрать вместе представителей этих национальностей, чтобы поговорить: а зачем мы разделились и почему все больше увеличиваем пропасть между народами? Сложные политические решения оставим политикам, наша задача – не рвать культурные и этнические связи. Вот об этом я сказал Путину, он одобрил. Сказал: хорошо бы, чтоб вы взялись за это с Толстым, я это поддерживаю.
– То есть он готов вам помочь?
–Я не знаю. Мне важно было узнать его мнение.
– А вторая мечта?
– А вторая не связана с Путиным. Я хотел на этом собрании найти человека, который взялся бы напечатать не напечатанную Федором Михайловичем книгу. Буквально за год до своей смерти он готовил ее к изданию. Туда должны были войти его произведения, которые он считал подходящими для чтения детям. Названия для нее он, правда, не придумал. Я называю ее «Достоевский – детям». По воспоминаниям Анны Григорьевны, существовал авторский список произведений, которые в этой книге должны быть. Анна Григорьевна передала своей подруге эту идею, чтобы та могла ее реализовать. И у нее получилось ее выпустить. Потом книга не переиздавалась. Достоевский для детей появлялся только в маленькой книжечке Сергея Михалкова, но там было вырезано все, что было связано с религией, – атеистическое было государство. «Мальчик у Христа на елке» – самый хрестоматийный детский отрывок – не печатался.
Я предлагал издателям выпустить книгу, но безуспешно. В итоге в прошлом году было выпущено пиратское издание. Это я его так называю, сами издатели так, наверное, не считают. Но произведения для этого сборника были подобраны ими на собственный вкус как произведения для детей.
– И на этом собрании вы нашли издателя?
– Да, я нашел отзыв у архимандрита Тихона Шевкунова. Он сказал, что с удовольствием возьмется за ее издание именно в авторском варианте. Я предложил даже, чтобы это была книга Достоевских. Я бы написал предисловие к ней, а мои внучки 13 и 14 лет, которые очень хорошо рисуют, могли бы сделать иллюстрации. Думаю, это будет хороший опыт. Когда-то в Сербии мне подарили полное собрание сочинений Достоевского, изданное именно церковью. Было бы неплохо сделать подобное в России.
– А вы сами пишете книги?
– Конечно. Литературный ген передался и детям Федора Михайловича, и правнукам. В том числе и мне. Я пишу рассказы, воспоминания о детстве, но без желания это напечатать. Тем, кто читал, нравится: говорят, язык хороший и читать интересно.
– Вернемся к собранию: что вы имели в виду, говоря о пользе каторги?
– Ага, добрались наконец! Если вы откроете «ВКонтакте» мою страницу, там написано, что я монархист. Хотя где-то в конце 80-х у меня тоже была демократическая эйфория, я был уверен, что стоит нам сбросить коммунизм и стать демократической страной, как все станет в порядке. Потом я много размышлял об этом и понял, что лучше всего для России было бы вернуться к царю-батюшке.
– Какая тут связь с каторгой?
– Ко всей этой болотной истории я отношусь сугубо отрицательно, потому что она является повторением большевистского наскока: вот давайте прогоним, давайте разрушим! А что? Никакой программы, никакого человека, который действительно мог бы выйти на передний план. За ними нет ничего, все сдвигается в сторону провокаций и разрушений. Меня потрясает всегда, с каким довольным и веселым видом они забираются в автобусы, которые их вывозят. Вот почему я сказал, что они пиарятся в тюрьмах. Им бы только попасть в застенок, чтобы о них не забыли.
Вспомните о теории ненасильственного сопротивления Ганди. Во время английского колониального господства в Индии не было вооруженных восстаний, какими бы ни были действия властей. И это правильно – ведь если вы устраиваете скандалы, то в итоге вас окончательно раздавят или все развалится само.
То, что сейчас происходит в России, – так называемые раскачивания власти, не более. Ну и, понятно, что всякая власть желает показать работу закона. И если по закону на полицейского нападать нельзя, то напавший должен нести ответственность. Какую? Сесть в тюрьму на какой-то срок.
– Так вы кого предлагали на каторгу отправить – писателей или митингующих?
– Я имел в виду именно болотных сидельцев! Писатели пусть пишут. Мои слова уже утрировали, как могли: говорят, что я призываю людей отправлять на каторгу, чтоб делать из них гениев! Ну, это смешно. На недавней передаче Соловьева он обозвал меня вагоновожатым и сказал: ну что с него взять! А вот отец Тихон понял меня правильно.
– А в чем смысл каторги? Чем она полезна?
– Я знаю о каторге из жизни Федора Михайловича, знаю, каким он ушел туда и каким вернулся. Вот почему я привожу это в пример. То время было время не свободы, а унижения человека. Вместе с тем, эти испытания стали для кого-то шансом стать более положительным как личность, для самого себя, а потом уже для общества. Я встречался с людьми, которые сидели в ГУЛАГе, в частности, был знаком с Львом Гумилевым. Он рассказывал, что если бы не ГУЛАГ, он такой массы умных людей не встретил бы и не было бы у него такой научной школы. Парадокс!
– Так это сколько умных людей надо посадить, чтобы они в тюрьме могли достойно общаться!
– Если ты сел в тюрьму, не обязательно биться головой о стенку. Человек тем и отличается от животного – высокой степенью приспосабливаемости. Главное – приспособься так, чтобы тебе это было во благо. Не всякий на это способен.
– То, что вы потомок Федора Михайловича, как сказывается на вашей жизни?
– Я живу двумя жизнями. Первая – посвященная ему, вторая моя собственная.
– Всем известно, что вы работали вагоновожатым…
– Да, это одна из моих любимых профессий. Всего у меня их 21.
– Какие еще?
– Перечислять все долго. Я очень люблю называть профессию алмазчика. Угадайте, что он делает?
– Что-то из алмазов?
– Нет, это с алмазами совершенно не связано. Это нанесение алмазных граней на хрусталь. У многих в буфетах до сих пор хранятся хрустальные вазы – рисунок на них и изготавливает алмазчик. К сожалению, эта профессия ушла в прошлое.
– А кем еще работали?
– Монтером КРР. Раньше были сложности с телефонизацией, и задача монтера была установить на один провод сразу два телефона. Это был очень распространенный в 70-х способ – уплотнение на одной линии нескольких параллельных разговоров так, чтобы они друг друга не слышали.
Работал еще макетчиком.
– И что делали?
– Макетчик изготавливает первый образец.
– Образец чего?
– Тут я не могу рассказать, я тогда работал в секретном НИИ. Создавал военные секретные образцы. А самая первая моя профессия – почтальон. Мне было 15 лет, и тогда еще не было внизу ящиков, приходилось бегать на верхние этажи. Причем успеть надо было с 6 утра до 8, ведь к 9 в школу.
– А трамваи вы долго водили?
– 10 лет. Я бы и дольше там работал, если б не заболел. У меня рак был, я его победил, но взять меня обратно отказались. Я очень был расстроен.
– А чем вас трамвай так привлек?
– Когда становишься мастером, то движение самого трамвая переходит в автоматику, и тогда ты просто наблюдаешь жизнь города, видишь каждый раз что-то новое, какие-то изменения.
– А зачем вы меняли профессии? Искали зарплату побольше или вы человек такой непоседливый?
– Да, я из принципа не хотел получать высшего образования. Решил уйти в народ. Ведь Федор Михайлович считал, что на небе истина в Христе, а на земле она в простом народе.
