Online812

          Мне было двадцать лет. Возраст, когда справлять новый год дома – тупо, возвращаться домой под утро – еще тупее, лучше всего проснуться 1 января после полудня в веселой компании и продолжить гулять. Короче, в 1980-м году я доползла до дома к вечеру 2 января. Дворняжка Карик вместо того, чтобы радостно меня облаять, опустил хвост и, виновато оглядываясь, потрусил в дальнюю комнату.

 

Там, сидя на краешке кровати, плакала бабка Лена. Она уже давно поселилась на краешке, потому что поперек кровати по ночам спал Карик, а она его очень любила и боялась, что ему будет неудобно, если она займет всю подушку. 

 

В том, что она плакала, не было ничего особенного – после третьего инсульта она частенько всхлипывала, когда на потолке усаживались покойные родственники, или когда Карик-мазурик таскал из кармана и обсасывал носовые платки. Когда Карик в мелкое крошево разгрыз бабушкину вставную челюсть, сперев ее ночью из стакана, она тоже плакала, но тогда мы вызвали на дом платного ортодонта, и за какие-то бешеные деньги получили новую челюсть вне общегородской очереди. Тут, наверное, не засмеются только те, кто еще помнит, что такое очередь на вставные зубы.

 

Но в этот раз плач был совсем другой: бабка дрожала мелкой дрожью, безнадежно вздыхала и тихонько подвывала, а кругом валялись насквозь мокрые носовые платки, которыми брезговал даже Карик. Она долго не могла объяснить, что случилось, и только минут через десять прохлюпала: «Я опрокинула его кастрюльку…»

 

Мы жили тогда в огромной коммуналке, в доме, который построил мой прапрадед, и это была наша квартира, но в 24-году, чтобы не уплотнили как в «Собачьем сердце», прапра набрал родственников и заселил ими все 11 комнат. 

 

За полвека родственники кто перемерли, кто получили квартиры в Купчино, а вместо них заехали Ларисы, которые тырили у нас книги и Любы, которые размножались где-то в дальнем углу. В узкую комнату у входной двери вселились Гала с Юрой. Огромная Гала была откуда-то из-под Краматорска, не к ночи он будь помянут, а Юру, который ей еле доставал до плеча, она подобрала в очереди в поликлинике. На лето Гала с дочкой уезжала к ее родителям, а Юра, замотавшись в гигантский женин халат, в жопу пьяный носился по квартире, в этом же халате ходил к пивному ларьку, притаскивал оттуда живительные три литра и баб для опохмела. 

 

Юру, в квартире, где еще сохранился старинный паркет, мраморные камины и латунные шпингалеты на окнах, не любили. Не столько за пьянство, сколько за склочный характер. Даже трезвым, когда ему намекали, что в общей ванне моют детей и негоже там полоскать своих баб, он визжал почище моего Карика. Но Гале на Юру никто не стучал.

 

Так вот, 1 января, еле держась на ослабевших ногах, Юра готовил жене сосиски. Бабка Лена пришла на кухню сварить яйцо себе и разогреть котлетку Карику. Юру мотало с устатку, бабку – от гипертонии. Газовые плиты стояли впритык друг к другу и в какой–то момент бабка налетела на Юру. Он заорал, она от неожиданности замахала руками и зацепила его сосиски. Кастрюлька полетела на пол. Так, по крайней мере, мне рассказывала выжившая из ума 90-летняя Анна Васильевна, которая все это наблюдала. 

 

Бабка Лена ползала по полу и подбирала сосиски, а Юра выхватывал их и снова швырял на пол. Наконец, она сумела подняться и убрела в комнату. Дома был только Карик, и они начали плакать. Если кто-то огорчался, Карик всегда садился рядом и подскуливал. 

 

Когда я через сутки пришла домой с затянувшегося нового года, они все еще плакали. У Карика даже загривок намок от бабкиных слез. Моя мама давно лежала в больнице, и утешить их было некому. 

 

Больше бабка Лена на кухню не выходила. Она проплакала еще два дня и умерла. Юра внезапно умер через полгода. Последнюю фразу я написала без всякого злорадства.                   

 

Диана КАЧАЛОВА , фото: photo.qip.ru