Online812

           Один из создателей «Открытой библиотеки» – Николай СОЛОДНИКОВ – рассказал «Городу 812», зачем все это надо и кому.

– Вы на своих дебатах что делаете – страсти у народа распаляете или, наоборот, их успокаиваете?
–  Для начала надо немного заострить тему. Хотя бы для того, чтобы появилось желание ее обсуждать. Я же знаю, что никто никогда ни к каким реальным действиям не приступит в результате моих огненных высказываний. Но может,  начнется дискуссия. Это самый  главный эффект. А  по натуре я сторонник эволюции.

– А почему это надо делать в библиотеке?
– Когда в 2012 году мы затеяли наш проект, библиотек в информационном пространстве вообще не было. Потом мы придумали эту историю – «Открытая библиотека», и спустя полгода началась  московская библиотечная реформа. То есть впервые  вброс о том, что нужно что-то делать с библиотеками,  сделали мы, конечно.

– Зачем лично вы этим занялись? Потому что вы учились на библиотечном отделении?
– Потому что я в этом городе живу. Пока еще.  В тот момент развилась какая-то московская реформа, связанная с городским пространством. А отношение к Петербургу было как к городу глубоко провинциальному. И сейчас, в принципе, тоже.  Хотелось сделать что-то такое реальное – вместе с городом, вместе с инвестором каким-нибудь. Просто создать в городе мощную точку силы. Место притяжения.

– А почему именно вы это придумали, а не какой-нибудь коренной петербуржец?
– Слушайте, я, во-первых, никогда не оглядываюсь назад. Мне глубоко наплевать на то, какая там реакция. Я стараюсь не рефлексировать. Наверное, то, что я двигаюсь вперед, – это склад характера. Связанно ли это с тем, что я не родился в Петербурге? Да бог его знает. Я себя ни в коем случае не хочу с кем-то сравнивать, но есть масса людей сверхзаслуженных, которые не родились здесь. Я не являюсь никакой ценностью для этого города.  Если я уеду отсюда, про меня через две недели никто не вспомнит. И про наши идеи никто не вспомнит. Это болото, на котором город основан, оно существует не только в физическом, но и в метафизическом смысле. Все идеи туда проваливаются. Если бы не поддержка наших московских коллег или коллег из других регионов – «Медузы», «Эха», «Дождя», «Кольты», – то все это было бы совершенно другого масштаба.

– У вас было около пятидесяти гостей, и из них только четверть – петербуржцы. Это немного.
– У нас были Пиотровский и Сокуров. В этом городе два-три человека по-настоящему  относятся к цвету нации. К цвету отечественной и мировой культуры.  Вы почитайте, что пишет о Питере  Сокуров. Петербург для него, конечно,  намоленное место, но с точки зрения современной ситуации, с точки зрения «здесь и сейчас», это глубокая провинция. С точки зрения политики, современной культуры, общественной мысли – провинция!

– По какому принципу вы отбираете гостей? Есть ощущение, что вы реагируете на события с актуальностью ежедневной газеты – только Тимченко ушла из «Ленты», она сразу появляется у вас.
– У нас есть два направления. Вечные темы типа особого пути России или   русской культуры в мировом контексте. Это глобальные вещи, о которых мы можем говорить в феврале, марте и весь год. Соответственно, есть люди, которые в этих областях для нас являются авторитетами. А есть повестка дня, которая для нас важна. Да и весь проект стопроцентно про это.  Поэтому   Лой и Олевский, у которых  сняли расшифровку  эфира «Эха»,  через две недели  у нас живьем.  И то же самое, что Роскомнадзор запретил, они произнесли здесь. И это дает колоссальный эффект – от живой речи, которая не преломляется радиочастотами. Когда ты видишь живого человека с живыми глазами – это удивительное впечатление. Согласится Навальный приехать – мы с ним в переписке – будем очень рады. Министр Мединский? Велком! Еще важно то, что у проекта есть репутация, на мой взгляд, в каком- то смысле совершено безупречная. Сюда возможно  одновременно приехать и  министру культуры, и человеку, который сейчас проходит свидетелем по делу фестиваля  «Книги в парке». Это Михаил Шац.

– Был неудачный опыт с гостями?
– Есть, конечно, люди, разговор с которыми всегда превращается в бессмысленное шоу. Я сейчас не буду их назвать. В разговоре всегда должно быть  какое-то рациональное зерно. У нас это не шоу. «Открытая библиотека» – это телевизор, который мы потеряли. Для меня очень важно то, что огромное количество моих друзей – журналистов, телевизионщиков – были просто выгнаны  из профессии. Несмотря на то что они были лучшими в профессии. На мой взгляд, то телевидение, которое мы имеем, мы его не заслуживаем. Оно плохое. При этом моими современниками являются  люди, которые делали лучшее телевидение в стране.  Это дирекция праймового вещания НТВ, которую возглавлял Николай Картозия. Сейчас ни Николая Борисовича там нет, ни  Георгия Андронникового, ни Антона  Каровского, ни Екатерины Гордеевой.  На РЕН ТВ нет Романа Супера. То есть лучшие репортеры, лучшие редакторы страны остались без работы. Их сделали сбитыми летчиками. И наш проект, условно говоря, попытка компенсировать это.  

– Сколько народу вас смотрят в Сети?
– Диалог Тимченко – Венедиктов посмотрело тысяч двести. Думаю, что Мединского – Венедиктова посмотрят больше.

– Очень интересует, на чьи деньги вы делает проект.
– Можете написать, что за свои.  На самом деле у нас расходы очень скромные – гостиницы и  билеты. Всё. Офиса постоянного у нас нет. Есть помещение, где мы собираемся раз в неделю, – нам друзья предоставляют комнату. У Дэна есть свое эвент-агентство, он зарабатывает  на жизнь организацией мероприятий.  Я являюсь заместителем директора Маяковки и сотрудником музея Ахматовой. До недавнего времени я работал в телике.

– А почему ушли с канала 100ТВ?
– С какого-то момента я, видимо, слишком часто стал выступать в роли ньюсмейкера.   Идет презентация планов относительно музея Бродского, а я сижу рядом с Кичеджи. Идет Книжный  квартал – а мы опять там. У покойного Рудного были сложные отношения с Кичеджи, насколько я знаю. Может быть, поэтому я перестал там работать. Мне просто сказали: для вас работы больше нет.

– Вы работали и с Новой Голландией. С кем проще – с государством или с частной компанией?
– Понимаете, нам от Маяковки ведь ничего не надо, кроме площадки. Чисто организационно с Маяковской работать несложно. Мы привозим сцену, звук дополнительный, приходят ребята, помогают расставлять стулья. Мы ломаем рабочий день Маяковке. Это не самые большие сложности.  Когда мы работали  с Новой Голландией, то они понимали, что зарабатывают себе репутацию. Там тоже была какая-то волокита. Но, без сомнения, там было хорошо. Если не брать в расчет Маяковку, то я чем больше об этом думаю, тем больше прихожу к выводу, что хочешь сделать не очень хорошо – работай с государством. Но тут все еще завязано на личности. Вот с ушедшим вице-губернатором  у нас выстроились отношения, и мы с ним работали. Хотя от города мы тоже не получали ни копейки. И не просили. Все, что мы просили – скажем, в плане защиты, – он делал. Потому что наезды все время были. И суровые наезды.

– А из-за опальных персонажей типа Макаревича у вас были проблемы?
– Макаревич к нам приезжал в  ноябре 2014 года. В это время  у него  все концерты были отменены, все залы закрыты У нас же была давка. Народу  было – нереально. И спасибо сотрудникам правоохранительных органов, которые нас защищали от провокаторов, от радикалов. На Макаревича же кинулись во дворе, и оперативники его защитили.

– Вы сами пригласили полицию?
– Мы поставили их в известность, что у нас тут вот такое событие и возможны провокации.  Они сами вышли на нас и предложили помощь. В том числе это была добрая воля Кичеджи.

– То есть вы готовы работать с властью? Помню, восхищались Капковым.
– Если человек запрещает дискуссии с участием Pussy Riot в Гоголь-центре, после этого честно будет написать заявление  о уходе.

– То есть Капков вас разочаровал?
– Честно говоря – да. Я сейчас читаю дневники Корнея Ивановича Чуковского, который в 1936 году описывает День города в Москве. Такое впечатление, что читаешь заметку в журнале «Афиша»: кинотеатры под открытым небом, мамы с детьми, отсутствие забюрократизированности. А потом 1937год наступил. Это я к разговору о том, что в  его силах было  не запрещать Pussy Riot в Гоголь-центре. И не устраивать публичную выволочку Райхельгаузу.

– Но он же часть системы?
– Он стопроцентная часть системы. Просто если страна воюет, нельзя делать вид, что она не воюет. Даже если ты министр культуры. Делать вид, что ты такой свободомыслящий горожанин, который   «работает вдлинную», и верит, что все будет хорошо, но сегодня  что-то запрещает, – это неправильно. 

– А у вас какая цель «вдлинную»?
– Мы стараемся доказать власти, обществу, что при малейшей возможности разговора нужно разговаривать. Нас постоянно упрекают, что мы зовем, скажем, Мединского и Шевченко. Но у нас форма – это диалог. Если приходит Мединский, то напротив – Венедиктов, если Шевченко – то напротив Лошак. Мы пытаемся научить людей и самим научиться, что если мы одна страна, одно общество, то мы должны разговаривать. И неважно, кто большинство, а кто меньшинство. И мы пытаемся объяснить это власти на самом высоком уровне. От губернатора до Кремля. Нельзя делать вид, что в стране нет Навального, что российские военные  не воюют на Донбассе. Нельзя обманывать собственное общество. Реально нельзя.

– И какое впечатление на вас произвел Мединский?
– Он произвел нормальное впечатление. Такого усталого хозяйственника, потому что он бесконечно занимается решением хозяйственных вопросов. Такой глобальный завхоз.  Кроме того, мы понимаем, зачем он нам нужен, а он, видимо, понимает, зачем ему нужны мы.

– А зачем вы ему нужны?
– Мне кажется, ему тоже интересно поговорить с аудиторией, которая не его. В прямом эфире. У него  тоже нет прямого эфира, как и у всей страны.  На телике. А здесь все транслируется  в Интернете. Он хочет нормально поговорить с  аудиторией, в глазах которой он выглядит неумным министром. Он хочет показать, что, ребята, я нормальный. И давайте  говорить с друг другом. Просто у него одна точка зрения, а у нас –другая.

– А вы готовы пригласить более одиозных с точки зрения либералов персонажей – Мизулину или Яровую?
– Невозможно  вытащить. Из того в кавычках патриотического лагеря людей вытащить очень  сложно. То же  самое Владимир Соловьев или Никита Михалков. Я надеюсь, что  приезд министра культуры что-то даст в том смысле, что поймут: сюда можно и нужно  ехать, здесь можно разговаривать. Эта правда оздоровительно действует на всех. Иначе ведь есть ощущение, что топчемся на месте. Проваливаемся в болото. Дергаем ногами, а все глубже уходим.                

Елена НЕКРАСОВА, фото open-lib.ru