Online812

            По «заумному» (как выразился лектор) центральная тема цикла – семантика Петербурга. Лурье понимает под этим исследование всех архитектурных стилей нашего города в историческом контексте. «Архитектура – это не просто так, – предупреждает слушателей Лев Лурье, – это всегда какое-то идеологическое высказывание. Внешний вид дома говорит о социальном статусе его хозяина. А в России это очень важно». 

 

Послушать Лурье собралось около ста пятидесяти интересующихся ваянием и зодчеством (максимальная вместительность помещения – двести человек). Стоимость билета – 500 рублей для просто граждан, 150 – для пенсионеров и студентов. Основной контингент – дамы и кавалеры за тридцать, молодежи мало. Неподалеку от меня пристроилась парочка заморских гостей. 

 

До появления докладчика слушателей встречал легкий джаз. Приглушенный бежевый свет вкупе с широкой сценой и занавесом ассоциируются с началом вручения престижной кинопремии – но премии в итоге никому не вручили. Только слушали. Лев Лурье говорил:

 

– Современная архитектура кажется уродливее, чем она есть. 

 

– Кто-то сказал, что архитектура – это застывшая музыка. Если городской ансамбль и сравнивать с музыкальным произведением, то им будет не Гайдн или Шостакович, а Дима Билан в камне. 

 

– Архитектура хочет нам что-то сказать, но на тех языках, которые мы почему-то забыли. 

 

Дальше лектор говорит об известном. Что Петербург – город уникальный. Во-первых, по сравнению с Лондоном или Берлином, его не так уж сильно бомбили во время войны. Во-вторых, в западной культуре нет таких тенденций, которые нельзя было бы увидеть у нас. «Вы можете не увидеть Парфенон, но вы видели Биржу. Вы не видели собор святого Павла, но видели Исаакий. А Смольный собор – это вообще Латинская Америка».

 

Потом про то, что Россия была очень отсталой в культурном отношении, но все же сумела догнать Европу. В начале XVII века в России ничего не было – ни живописи (а в Европе уже отгремело Возрождение), ни литературы (а в Европе успел родиться и умереть Шекспир), ни музыки (а в Европе вовсю сочинял Бах). В начале XX века у нас все было, и даже не хуже – Толстой, Достоевский, Чайковский, Репин, а также Станиславский и Мейерхольд. И петербургская архитектура – это грандиозный отечественный успех. 

 

Все знают, что Петербург – место изначально непригодное для здоровой и позитивной жизни. «Что из себя представлял «приют убогого чухонца» накануне воцарения Петра I? Никакого Эрмитажа и Мариинского театра, только комары, мороз и болото. Тем не менее это было стратегически удобное место – Нева идет в Волгу, а это важный торговый путь…» (Википедия  и моя бабушка говорят, что Нева впадает в Финский залив, но, наверное, уважаемому историку виднее.)

 

Дальше Лурье опять объясняет то, что особым секретом не является: идеи планировки будущей столицы Петр почерпнул в Голландии. «Основная идея голландской планировки заключается в том, что дома построены «единой фасадой»: торцевая стена одного примыкает к другому. Вообще, есть всего два вида строительства городов. Первый – московский, когда дом располагается в глубине участка, дальше идет двор, который хаотически застраивается. В результате в городе нет главной лицевой линии. Второй – амстердамский, когда все наоборот: фасад наружу, а двор – внутри». 

 

Голландцы общались с нашим царем почти на равных, что ему показалось чрезвычайно симпатичным. Но как совместить европейское равноправие на русской почве? «Получилось сложно», – сказал Лурье, и пошел рассказ о бесконечных петровских ассамблеях, то есть беспробудных пьянках. 

 

– Легенды о Петре Алексеевиче как об эдаком коте в сапогах, иногда жестоком, но дико симпатичном, придуманы Пушкиным в «Арапе». Если сравнивать количество жертв по итогам правления Петра I и Иосифа Сталина, Петр однозначно будет впереди. Петербург стоит на костях – это всем известно. Но важно, что он стоит, а на чем – дело десятое, оправдал Петра Лурье. 

 

Строительство новой столицы выжало из страны последние соки. «Представьте себе не одну, а сорок шесть олимпиад в Сочи – это будет сравнимо с затратами, потраченными на Петербург», – говорит Лев Лурье. 

 

– Парадокс Петербурга заключается в том, что красивый город не был построен великими архитекторами. Все приглашенные к нам зодчие были практически неизвестны в Европе. Трезини изначально был профессиональным пиротехником. Кто такие Росси и Растрелли, в Италии никто не знал. В этом и есть эффект нашего города: дилетант становился гением, вероятно, благодаря масштабам задач.  

 

К 1725 году стараниями «одаренных бездарностей» в России появился город амстердамского типа. Архитекторы не перечили императору – как было в Европе, так и строили. Петропавловская крепость строилась по чертежам крепости Нарден, Петропавловский собор похож на протестантские церкви. Меншиковский дворец – чистый шведский Дроттнингхольм. Увидев Версаль, Петр построил Петергоф и Летний сад (реконструкторов последнего Лурье безобидно назвал «животными»). И так далее.

 

Под конец Лев Лурье галопом упомянул о Петре II, Анне Иоанновне, Анне Леопольдовне, Иоанне Антоновиче, а завершил Елизаветой Петровной, о которой выразился следующим образом: «Она была женщиной активной, как Валентина Матвиенко. Только красивая». 

 

Таким образом, Лев Яковлевич Лурье проиллюстрировал афоризм Достоевского о том, что главная черта русского народа в его всемирной отзывчивости. Вопросов лектору задано не было. Следующая лекция пройдет уже на следующей неделе.                      

 

Всеволод ВОРОНОВ, фото: erarta.com