Online812

             Отсюда проистекли два следствия: скука, толчение воды в ступе, повторяющиеся вопросы (что жутко раздражало судью), с одной стороны, и упорный поиск сюжетов, которые к фабуле обвинительного заключения не имеют никакого отношения, с другой стороны.  

 

 

Тон задал один из адвокатов потерпевшего, В.Касаткин. Он попросил судью А.Морозову приобщить к уголовному делу подлинник всего гражданского дела, возбужденного в 2011 году по иску Васильева к Шумакову о возврате денег. Судья же предложила выбрать отдельные документы. В итоге в запрос вошли только письмо Аронсона и отзывы Баснер в связи с гражданским делом. Скрытый смысл заявленного ходатайства был простым: потерпевший и его адвокаты, видимо, размечтались о том, чтобы в рамках судебного процесса по уголовному обвинению заново оценить решение суда по гражданскому делу – то есть проигранный в 2012 году гражданский иск Васильева к Шумакову о возврате 250 тысяч долларов. Заново оценить и, может быть, как-то осудить его, во всяком случае, переговорить. А заодно потянуть время, в чем явно заинтересован потерпевший, ощущающий, как неумолимо заканчивается его звездный час.   

 

 

После этого начался допрос подсудимой. Снова начал прокурор и опять обратился к своей любимой теме денег. 

 

«Прокурор. Шумаков <…> пояснял, что денежные средства в размере 250 тысяч долларов передавал вам за картину. Вы подтверждаете данные показания или нет?

Баснер. Нет, это неправда. 

 

- Поясните, почему не подтверждаете.

- Потому что он привез мне 200 тысяч долларов, вынул и отложил 20 тысяч, сказал, что это мне, за мое участие в этом мероприятии, остальные 180 я отдала позже Аронсону. 

 

- Потерпевший также указывает, что 250 тысяч долларов он передал Шумакову.

- Это не ко мне вопрос. Если он утверждает, что он их передал Шумакову, значит да, он передал их Шумакову. А Шумаков мне привез 200 тысяч. <…>

 

Прокурор. А вы денежные средства, которые передал вам Шумаков, пересчитывали? <…>

- Не пересчитывала вот так, но там были пачки по десять тысяч в пачке.

 

- Почему не пересчитывали?

- Вследствие, видимо, небольшой опытности в такого рода делах. Там были пачки… сколько их там было? Десять пачек по 10 тысяч долларов. Две из них он отложил. Остальные я отнесла… У меня не было оснований не верить Шумакову. 

 

- То есть доверяли ему? 

- У меня не было оснований в этой части не доверять ему. Я ему сказала: 180 тысяч. Он привез 200. Сказал, что 20 мои, что так полагается. 

 

- Почему тогда, если деньги не пересчитывали, вы утверждаете, что там было не 250, а 200 тысяч? 

- Потому что было 10 пачек по 10 тысяч. Банковские упаковки. 

 

- Там на пачке написано что ли?

- Конечно. 

 

- То есть это вы знаете? Я, например, не знаю, что на пачке написано 10 тысяч долларов (радостно смеется). 

- Посмотрела и увидела. 

 

- Опытный, наверное, человек». 

 

На все вопросы Баснер отвечала обстоятельно и уверенно. И все попытки ее на чем-то поймать, намеки на то, что она привыкла манипулировать обандероленными пачками по 10 тысяч долларов, которые ей мешками таскают на квартиру два раза в день, что она опытный маклер, – все это выглядело примитивным и жалким лепетом бюджетника, годами высиживающего очередную прибавку к жалованью. 

 

 

Испанская пословица гласит: «Удаль карлика в том, чтобы далеко плюнуть». Васильев дотянулся до аукционного дома Bukowskis, чтобы нарыть компромат хотя бы здесь. 

 

Но эта логика потерпевшего вызвала взрыв эмоций у судьи. «Надо заявить ходатайство. (Далее голос повышается). Представители работают с Андреем Александровичем? <…> Почему мы здесь впадаем в некое юридическое школярство? Потерпевший отстаивает свою позицию, правильно, так и нужно. Но почему у меня три представителя в судебном процессе и почему постоянно у нас возникают эти дебаты, которые не должны возникать, которые тормозят наш процесс. Это просто некрасиво». Крайне недовольная этим бардаком судья была вынуждена объявить перерыв, чтобы стороны, включая адвокатов потерпевшего, могли хотя бы прочитать этот текст и высказаться.

 

После перерыва адвокат потерпевшего Н.Семенов заявил ходатайство об обозрении статьи из интернета*. Мотивировка: в период работы Баснер на аукционе Bukowskis выставлялись вещи, которые она подтверждала в качестве эксперта. И команда потерпевшего желает спросить у Баснер об этом и понять, были ли эти вещи подлинные или нет.  

 

Судья попросила высказаться участников процесса. Прокурор не возражал, а адвокат Баснер возразила резко против. В итоге судья объявила, что «суд отказывает в удовлетворении заявленного ходатайства, поскольку та мотивация, те доводы, которые приведены стороной обвинения, потерпевшим, его представителями не имеет ни малейшего отношения к предмету доказывания по данному уголовному делу. Я обращаю еще раз внимание стороны обвинения в лице потерпевшего – к вам претензий никаких, вы не являетесь юристом – прежде всего, предъявляю претензии вашим представителям, кои являются юристами, профессиональными юристами. Мне хотелось бы, чтобы данный процесс не затягивался вследствие необоснованных ходатайств, абсолютно необоснованных, которые не имеют ни малейшего отношения к предмету доказывания в рамках настоящего уголовного дела». 

 

Таким образом, далеко плюнуть не удалось, а все завершилось второй нотацией, которую судья прочитала представителям потерпевшего. Было очевидно, что «удаль карликов» она интерпретировала как попытку затянуть процесс, то возвращая его в 2011-2012 годы к суду по гражданскому иску Васильева к Шумакову, а то уже и вовсе в 2007 год к теме шведского аукционного дома Bukowskis и работе в нем Елены Баснер в качестве консультанта.  

 

В более общем смысле Васильев пытается, коль скоро уже 9 месяцев не найти прямых доказательств вины Баснер в инкриминируемом ей мошенничестве, пойти дедуктивным методом: от общего к частному. Показать, что вся деятельность Баснер, где бы она ни находилась, всегда была преступной. Поэтому и тот случай, когда Васильев купил подделку картины Б.Григорьева,   есть очередной (в ряду многих аналогичных) пример преступной деятельности Баснер.  

 

После этого очередь провалиться настала у третьего представителя потерпевшего, Н.Семенова, введенного в процесс 12 октября. Судья сняла три его вопроса (типичных вопроса следователя, каковым Семенов раньше и был в МВД Москвы), причем вместо последнего вопроса Семенов произнес небольшую обвинительную речь и сразу услышал высказывание судьи: «Слушайте, я безумно устала в этом процессе, потому что мне приходится объяснять элементарные вещи по процессу людям, которые имеют к этому прямое отношение. Понятно, что такое «вопрос»?»

 

Семенов что-то пробурчал, но больше вопросов не задавал. На двух заседаниях подряд – 19 и 27 октября – Семенов регулярно вызывал осуждающие реплики судьи, из которых прямо следовал его непрофессионализм. Думаю, что не в последнюю очередь это было вызвано той ролью, которую Семенов сам себе назначил в судебном процессе, – роль следователя по особо важным делам из Москвы, из самой столицы. Понятно, что большую глупость, чем приехать в Петербург с лозунгом «я из самой Москвы» и вести себя по отношению к суду надменно и где-то даже вызывающе, игнорируя замечания судьи и вступая с ней в спор (!), – большей глупости и придумать-то было трудно. 

 

В этот момент адвокат Янина попросила судью сделать перерыв для беседы со своей подзащитной, и все на 15 минут покинули зал.

 

 

Янина. Вы ответили на вопрос господина Семенова, что по поводу картины, которая поступила на исследование в Русский музей, вы контактировали с реставратором Ниной Русаковой. 

Баснер. Да.

 

- Расскажите, пожалуйста, суду когда, при каких обстоятельствах, что это был за контакт, о чем разговаривали. 

- Где-то в марте 2011 года ко мне пришла моя подруга, это был визит, который… она приходила ко мне довольно часто, и она мне рассказала, что…

 

- Какая подруга?

- Нина Исаевна Русакова, которая сказала мне в разговоре… она мне сказала, что вот Васильев, которого она хорошо знала, которого я знала, что он принес на исследование в Русский музей картину Григорьева, что ее вызвали как реставратора, чтобы она размонтировала, потому что это было в монтировке, что она и сделала. Освободила картину от стекла, и когда ее положили, то это вызвало самую положительную реакцию, что все, включая технологов, которые при этом присутствовали, они сказали, что великолепная вещь. Потом начались какие-то сложности с этой вещью, это тоже она мне рассказывала. В один раз это или чуть позже, но во всяком случае эту информацию я получила от нее. Я ей не звонила, это она ко мне пришла. Я вообще с этой ситуацией справлялась после звонка Шумакова в одиночку. Я была очень травмирована, я не хотела выплескивать свои эмоции на близких людей. У меня тогда действительно… у меня тогда все время – вот это я уже говорила, что я с этой мыслью засыпала и просыпалась. Боже мой, окуневская коллекция! Как я забыла это?

 

- Я правильно вас поняла, что вы Русаковой не звонили?

- Нет.

 

- А кому-либо из сотрудников Русского музея по поводу картины, которая пришла на экспертизу?

- Я тогда никому не звонила.

 

- Вы тогда никому не звонили. У меня тогда относительно этой вашей мысли, что окуневская коллекция <неразборчиво>. Скажите, пожалуйста, а когда вам принесли эту вещь, вы были в курсе, что готовится выставка?

- Разговор об этой выставке, как я уже говорила, он шел… он так возникал и затухал – все это время. Я имею в виду, что впервые мы стали об этой выставке говорить, когда еще я работала в Русском музее, и в середине 1980-х годов и так далее. В 2003 году я ушла из Русского музея, но тоже я, да, слышала, что собираются готовить выставку в Русском музее.

 

- Подготовка к выставке – это длительное мероприятие?

- Конечно. Готовится за несколько лет. А эта выставка была достаточно сложной. 

 

- Когда готовится выставка, проверяется ли, какие вещи есть в музее, в каком они состоянии?

- Разумеется.

 

- Зная, что готовится такая выставка, что это длительный процесс, когда вы уже поняли, что вы ошиблись, что вещь из окуневской коллекции в музее, у вас не возникло мысли, когда вы уже об этом узнали, спросить у Юлии Львовны Солонович, которая хранитель отдела, где в том числе есть работы Григорьева? <…> 

- Я могу сказать вот абсолютно… Я интересовалась этим вопросом. Я в этой ситуации… Понимаете… Юлия Львовна мне сама не позвонила в этой ситуации. О том, какие там пертурбации шли с русскомузейной вещью, я не знала. Обратиться к ней: «Ну, что же вот, Юля, ну что же?.. Вы же у меня были…» Понимаете, я не могла. Это, наверное, какой-то момент психологический. Я знаю Юлию Львовну в течение многих лет и я знаю, что это было с моей стороны, ну, как будто бы я на нее переношу часть вот этой своей ошибки, что я ее в чем-то виню, в чем-то упрекая. Зная ее, я знаю, что она бы… я не знаю… терзалась бы этим до конца своих дней. Я не могла этого сделать. Я не могла этого сделать, зная, что человек будет мучиться и каждый день так же пережевывать эту ситуацию. Если она мне тогда не сказала… Не могла. Я могу повторить: я в это время пыталась справиться с этим сама, причем более того, убежденная в том, что в июле 2009 года – я уже повторяюсь – у меня было абсолютное ощущение, что я держала в руках подлинник. Я как раз и пыталась выяснить, что инкриминируется этой вещи, ездила в Москву, говорила со специалистами. Но в этой ситуации дергать тех, кто… нет!» 

 

Таким образом, Янина дала возможность подсудимой подробно ответить на вопрос о Солонович, вопрос, который 19 октября интересовал судью и на который тогда Баснер ответила неубедительно. 

 

 

На заключительном этапе к допросу снова подключился Касаткин. Ему удалось задать подсудимой три вопроса, причем из трех его вопросов три были сняты судом, после чего спрашивать что-то у подсудимой Касаткин расхотел. 

 

После второго вопроса.

 

Судья: «Вопрос снят судом. Абсолютно непонятен. <…> Не нужно мне разъяснять про эту сделку, про которую все, что могли, стороны спросили. Если у вас есть какой-то новый вопрос, задавайте новый вопрос. Если вы не помните, о чем спрашивали в прошлое судебное заседание вы и ваши коллеги, и противная сторона, советую прослушать запись. Дальше». 

 

После третьего вопроса.

 

Судья: «Вопрос снят, суд констатирует… ну, просто… извините, я не хочу, естественно, прибегать к какой-то грубости, но это вопиюще. Это вопиюще! Вы задаете повторные вопросы. Цели, которые вы преследуете этим, мне непонятны. Очевидно, вы помните и эти вопросы, и ответы на них. Что же это? Вопрос. Ответа не жду, честно вам скажу. 

 

Касаткин. Я снимаю вопрос.

Судья. Да я уже его сняла! Я его сняла!!! Вы занимаете время у всех вместо того, чтобы работать».

 

На этом триумфе Касаткина допрос Баснер завершился. 

 

Прокурор. Ваша честь, в судебном заседании сегодняшнем у нас ничего нет. <…> У обвинения дополнительные доказательства будут, поэтому обвинение просит предоставить время для возможности подготовить данные доказательства, в связи с чем просит слушание дела отложить».

 

На этом заседание 27 октября закончилось. 

 

 

Про дополнительные доказательства, о которых прокурор сказал 27 октября, все, кто следит за судебным разбирательством и его отражением в прессе, узнали уже вечером 28 октября, когда на сайте газеты «Московский комсомолец» появилась очередная статья М.Москвичевой, в которой она в своей обычной манере изложила не события суда, а интерпретацию Васильевым всей этой истории.

 

И в этой статье было сказано о «дополнительных доказательствах», естественно, со слов Васильева: «Речь идет о двух картинах, которые были проданы с аукциона Bukowskis в ноябре 2007-го года <…>. Это пейзаж, приписываемый Борису Кустодиеву <…> и работа якобы Валентина Серова «На площади» <…> Обе вещи еще в 2006-м году (то есть за год до аукциона) были признаны подделками Русским музеем <…>. Их можно найти и в Каталогах подделок, некогда выпущенных Росохранкультурой. Несмотря на это, Елена Баснер, которая тогда являлась единственным экспертом русского отдела Bukowskis, не забраковала вещи, и они были выставлены на аукцион. Кустодиев был продан, Серов не нашел своего покупателя».

 

В зале суда 2 ноября 2015 г. в глаза сразу бросились три обстоятельства: взвинченно-радостный Васильев, два арестованных системных блока компьютеров Баснер, ставших вещественными доказательствами, и отсутствие адвоката потерпевшего, Н.Семенова, который, возможно, вообще соскочил – не исключаю, что осознав бесперспективность защиты Васильева и провал собственной тактики поведения на суде.

 

Судья же начала с оглашения дополнительных документов из гражданского дела 2011 – 2012 гг., полученных из Выборгского суда вследствие ходатайства потерпевшего. Документов было четыре: заявление Аронсона от 1 марта 2012 г., которое не дало никаких новых сведений, и три нудных документа, составленных Л.Мальковой, нынешним адвокатом подсудимой, которая представляла интересы Баснер как третьего лица на том гражданском суде. Зачем надо было все это запрашивать и оглашать осталось непонятным.  

 

 

Затем прокурор торжественно сказал про «ходатайство обвинения об осмотре вещественных доказательств в порядке ст. 284 УПК – системных блоков, которые были изъяты в ходе обыска подсудимой Баснер по месту жительства». После чего прокурор на пару с потерпевшим начали копаться в арестованных компьютерах Баснер, а она давала пояснения по изображениям и текстам, которые они оттуда выуживали. Кстати, вполне целенаправленно. 

 

Прежде всего, их интересовала фамилия Белевич. Скажем, в папке с таким названием следопыты нашли папку «Григорьев» с четырьмя фотоизображениями. Баснер поясняет по поводу одного: эту картину мне дали в аукционном доме на рассмотрение, а мною она не была подтверждена. Химический тест датирован 15 февраля 2007 г. На вопрос прокурора о Белевиче подсудимая пояснила, что Владимир Белевич – это человек, с которым в Стокгольме ее в 2007 г. познакомил владелец аукционного дома Карл Густафсон, представив как одного из клиентов. 

 

Еще одна картина, тоже якобы Григорьева, доставленная Белевичем, снова Баснер ее не подтвердила, отрицая авторство уже на стадии визуального исследования: плохая подпись, демонстративные признаки искусственного состаривания, компилятивный характер композиции, отдельные фрагменты точно скопированы с картины «Девочка с бидоном». Дата: 8 марта 2007 г. 

 

Наконец, прокурор открыл папку «Сапунов. Театр». Ведь об этой работе писала сама Москвичева в упомянутой выше статье.

 

Баснер: «Это работа, которую я признаю своей ошибкой. Я ее считала Сапуновым, я ее признала подлинной, потом в ней были обнаружены фталоцианины, она была продана через аукцион Буковскис». «Картина была куплена Марией Юсуповой на аукционе Буковскис, по поводу нее были высказаны претензии. Потом меня спрашивали мои работодатели. Я очень переживала, конечно, свою ошибку, потом они сказали, что они уладят… я даже помню конкретно, что мне было сказано: да, ваша ошибка нам дорого обойдется, но мы этот вопрос уладим, забудьте, идите и работайте дальше. Это было сказано Карлом Вартманом, моим непосредственным начальником в аукционном доме в Стокгольме. <…>   Для меня это достаточно грустная, драматическая история». 

 

Затем дошли до папки «Григорьев. Парижское кафе» и нашли фотографии подделки, принесенной Аронсоном, которые Баснер сделала 6 и 10 июля 2009 г. Ничего нового найдено при этом не было, хотя интонации у прокурора были почему-то уличающими, словно открылось что-то важное и ранее неизвестное. 

 

Между тем осмотр бесконечного содержимого компьютера (в нем, как я понял, около 10 тысяч изображений) продолжался. Судья смотрела на все эти потуги обвинения и потерпевшего с неизменной иронической улыбкой, понимая, что к обвинению в мошенничестве с картиной, принесенной Аронсоном, все это не имеет ни малейшего отношения, однако в итоге (с начала судебного заседания проходит примерно 1 час. 40 мин.) потеряла терпение:

Судья. Вообще мы увлеклись Сапуновым, Судейкиным, Калмаковым… На допросах мы этим же грешим. Я, конечно, вынуждена это терпеть из уважения к участникам процесса, но я еще раз говорю, что пока не представите мне какие-либо доводы, которые бы свидетельствовали хоть о какой-то относимости Калмакова, Сапунова, Судейкина и иже с ними, к нашей истории… 

 

Васильев. Ваша честь, я готов представить такие доводы. 

Судья. Это все будет продолжаться с моими вздохами, с моими замечаниями… Давайте так, давайте все-таки осмотрим вещественные доказательства. Давайте мы это сделаем, а потом я вас внимательно выслушаю. 

 

Васильев. Прошу прощения, ваша честь, вот эти все вопросы, они, действительно кажутся не относящимися к делу, но как только я оглашу этот документ, они сразу же, так сказать, замкнутся…

Судья. Хорошо. Вы меня даже заинтриговали. 

 

Наконец, прокурор добрался – уже во втором системном блоке – до папки «Кустодиев», где нашлась фотография картины, проданной на аукционе Буковскис. Он спросил об этой картине Баснер, та уверенно ответила, что не проводила ее исследование и заключение не давала. Между прочим, это именно та картина Кустодиева, о которой писала Москвичева в своей статье от 28 октября, уличив Баснер в ошибке. Но Баснер свою причастность к исследованию этой картины отрицала. И тут прокурор открыл файл, а в нем – текст с заключением Баснер, в которой она признала работу Кустодиева подлинной. Файл был создан 19 июля 2007 г.  

 

Прокурор. Вам знаком данный текст?

Баснер. Я сейчас его вижу, честное слово, как в первый раз. Если он лежит в моем компьютере, значит лежит в моем компьютере. Я никак эту ситуацию не могу пояснить, кроме того, что я абсолютно забыла, что я давала на нее заключение. 

 

Итак, что сенсационного было обнаружено при исследовании содержимого арестованных системных блоков? Две вещи. Первая – это то, что и Баснер иногда ошибается и потом признает свои ошибки. Ошиблась с Сапуновым, может быть, ошиблась с Кустодиевым. Причем в обоих случаях ошиблась без материального мотива. Точно такая же неумышленная ошибка была и в случае с подделкой Григорьева, и никакие деньги эту ошибку не объясняют, хотя обвинению и хочется, чтобы было не так. У Баснер тоже бывают ошибки, это прокурор доказал суду. 

 

Второе. Иногда и Баснер что-то забывает. Вот забыла, что давала заключение по картине Кустодиева. Просто забыла – и опять без материального мотива. Да, обычный человек: и ошибается, и иногда что-то забывает, а потом переживает. Это преступление? И точно так же ошибиться и забыть она могла и в случае с подделкой Григорьева. 

Так что результаты обследования системных блоков тривиальны, и, главное, к покупке Васильевым подделки и участию в этом Баснер никакого отношения все обнаруженное в компьютерах не имеет, что и констатировала судья.

 

 

Васильев. А кто такой Владимир Белевич?

Баснер. Я уже сказала. Это один из клиентов аукционного дома, который мне был представлен вскоре после того, как я туда пришла на работу. В Стокгольме. <…>  

 

Васильев. Я тогда, ваша честь, позволю себе огласить документ, он…

Судья. Мне сначала его покажите. 

 

Выясняется, что это выписка из ЕГРЮЛ, касающаяся ООО «НТБ», Петербург, Уральская ул., 4, создано 5 июля 2013 г., гендиректор Замышляев Виталий Иванович, два других владельца – Белевич Владимир и Сабиров Муслим Шавкатович, тот самый, которого искали и не нашли Судья требует мотивировки для приобщения к уголовному дела, два представителя потерпевшего пытаются мотивировать, но неудачно. Судья не скрывает иронии по поводу их потуг и в итоге говорит: «А мне-то она (выписка – М.З.) зачем? Мы не в американском суде, где судья ведет судебное следствие. У нас уголовно-процессуальный закон иной, я бы даже сказала, совсем иной. Поэтому я и просила. <…> Что ж вы думаете, я не понимаю, к чему какие-то взаимосвязи? Я же вижу. Мне нужно, чтобы вы мотивировали».

 

Янина, адвокат Баснер, возразила категорически против приобщения документа к делу, и судья с ней согласилась: «Суд отказывает в удовлетворении заявленного ходатайства с такой мотивировкой, которая была озвучена. И констатирует, что с такой мотивировкой данный документ никоим образом не относим к предмету доказывания. И не буду утруждать ни себя, ни всех описанием предмета доказывания».

 

Фактически на этом заседание заканчивается. Безусловно, факт очень интересный, и Васильев молодец что нашел его, – знакомство Белевича с Сабировым. Правда, те картины, которые Белевич носил в аукционный дом, Баснер признавала подделками, так что тут не видно, что они были в сговоре. Логичнее предположить, что Белевич учился в 2007 г. на ошибках, которые диагностировала Баснер, изучал ее манеру поведения и в итоге смог снарядить к ней Аронсона с гораздо более качественной подделкой. Это если допустить, что Белевич мошенник.  

Но есть и контраргументы. Во-первых, нет доказательств, что Белевич в аукционном доме в Стокгольме в 2007 г. и Белевич из ООО «НТБ» в 2013 г. – одно и то же лицо. В интернете много Белевичей, и все Владимиры. Стокгольмский Белевич, владеющий подделками «под Григорьева», известен только по 2007 году, а ООО «НТБ» действует с 05.07.2013, как это указано в регистрационном документе. И надо еще усердно поработать, чтобы доказать: должность главаря мафии поддельщиков, которую Васильев сходу отвел Белевичу, он и в самом деле занимает. Пока это фантазия потерпевшего. 

 

Во-вторых, были ли Белевич и Сабиров знакомы в 2007 – 2009 гг.? Это надо еще доказать, для чего найти хотя бы Сабирова. А, может быть, судьба их свела только в 2013 году? 

 

В-третьих, известно, что Сабиров сдал в 2009 г. подделку в центр им. Грабаря, но он же и сказал Н.Курниковой прямо на выставке «Парижачьи», что это подделка, а Курникова заявила об этом на суде при допросе. Если Сабиров мошенник, то зачем он рассказал Курниковой, что он сдавал на экспертизу картину и получил ответ, что это фальшак? При таком повороте он, получается, вообще честный человек? 

 

Из всего этого следует непреложный вывод: следствие по команде Бастрыкина в течение года работало из рук вон плохо. А у судьи А.Морозовой, если не поддаваться эмоциям и не следовать за фантазиями мстительного потерпевшего, всего два варианта: или направить дело на доследование, чего судья, кажется, совсем не хочет, или оправдать Баснер за недоказанностью состава преступления ввиду полного отсутствия прямых доказательств.

 

* «Консультант шведского аукционного дома по русскому искусству Елена Баснер отметила, что в аукционной коллекции присутствуют и современные работы. «Довольно много картин Краснопевцева; есть Штейнберг, Немухин, Оскар Рабин», – сказала она РИА Новости. Однако, добавила эксперт, «старого искусства все же больше». "Мне хотелось бы отдельно отметить небольшую, но музейного уровня работу Валентина Серова «На площади» (предварительная оценка – 215–265 тысяч евро) и пейзаж Алексея Боголюбова «Вид Крыма на Ай-Петри», который удалось атрибутировать совсем недавно (предварительная оценка – 300–400 тысяч евро). Есть также хороший Кустодиев и Сапунов», – рассказала Баснер» (http://ria.ru/culture/20071109/87312507.html)