Online812

       Мы вместе учились. С первого класса и до последнего. У нас была спецшкола – с углубленным изучением французского языка, на проспекте Вернадского. Поэтому Париж для нас не был голубой мечтой. Он был темой, которую надо было ежегодно сдавать. Исторический Париж, современный Париж, окрестности Парижа и прочее, прочее французское. По несколько часов в день, девять лет. Мы этот город знали лучше, чем французы, наверное. И любили, да. Сначала заочно, потом уже почти все там побывали.

И Наташка его любила. В ней было то, что называют французским шармом. Тогда мы считали его французским, сейчас понятно, что это было очень русское обаяние. С огромными глазами и внезапной улыбкой. Наташка всегда сначала как бы сдерживала улыбку, а потом – раз, и освещалась ей. Она долго была маленькой – занималась гимнастикой и не росла. А потом бросила и мгновенно расцвела. И мы закончили школу и неожиданно стали больше дружить, чем пока учились вместе.

Вспоминается эпизодами – лето, приехали её французские друзья. Мы слушаем какую-то дурацкую музыку, которой они восхищаются, и вежливо изображаем восторг и даже скачем под эти тяжелометаллические франкофонные вопли. Так здорово скачем, что высаживаем стекло в двери на кухне. Помните? У многих так и остались те двери с окошком. А годы те самые, 90-е. И черт знает, где то стекло купить. И мы едем куда-то на Вавилова, на стекольную фабрику. Трамвай дребезжит, мальчики держат добытое стекло, мы хохочем, а Наташка – в белой рубашке. Надо успеть привезти и поставить стекло до возвращения родителей. Не потому, что ругаться будут, а потому, что раз испортили – надо исправить.

Потом осень, зима, студенческие компании. Мы учились на разных факультетах и в разных университетах, но компании объединялись, и часто мы встречались именно у Наташки, в маленькой квартире на Вернадского. Как мы там помещались – ума не приложу. Высокие мальчики, с которыми были первые высокие отношения. Танцы! Вы помните эту музыку "Lady in red", "Wind of change"? Вот. Поцелуи на лестнице, исчезновения хозяйки, которая внезапно появляется с румянцем и шальными глазами. С ней заговариваешь, она смотрит немножко растерянно, а потом будто вспыхивает своей улыбкой и кивает, отвечая. И пить мы никто не умеем, но учимся. Ну да, мы же приличные девочки и мальчики из хороших московских семей, старательно спешащие повзрослеть.

Студенты, и будущее нам кажется радостным, и настоящее – что бы сейчас ни говорили о лихих 90-х. А ещё Наташка печет на всю компанию шарлотки. Мы были хозяйственными, мы рано учились готовить. Это ещё в школе было нормально уметь накормить друзей, приведя их к себе после уроков, чтобы не вешать на шею родителям голодную и буйную толпу. А Наташка всегда была очень правильной, без занудства и без упрёка. Просто человек, всегда поступавший хорошо и честно. Добрый и искренний. И скромный. Она была скромная – не стеснительная, не незаметная, а именно интеллигентно скромная, не выпячивающая себя, деликатная, воспитанная. И дело не в том, что ничего, кроме хорошего. Так и было, я её знала именно такой. Несколько дней мучительно переворачиваю свою память. Думала, что многое забыто. А нет, вот оно все. Это наше счастливое, да, счастливое детство с днями рождения, друзьями, прогулянными уроками, домашними животными. Это наша юность и искренность, наши ошибки и радости, то, какими мы в итоге стали. Это все ты, Наташка. А тебя больше нет. Это не стало части всех нас.