Online812

        А нового Мефистофеля готов бесплатно сделать скульптор Павел ИГНАТЬЕВ, автор памятника Трезини и специалист по декоративной скульптуре начала ХХ века.

– Вы почему в историю с восстановлением Мефистофеля решили ввязаться?
– Я много лет занимаюсь реставрацией монументальной скульптуры. После окончания Академии художеств я пришел работать в Летний сад и одновременно поступил в аспирантуру ГАСУ. Мой научный руководитель занимался эпохой модерна. И я этой тематикой заинтересовался. Писал диссертацию о декоративной скульптуре начала ХХ века из цемента. Я обошел каждый дом с таким декором, осматривал, фотографировал. Таких домов  много – потому что в начале ХХ века в Петербурге был строительный бум, и  архитекторы и заказчики хотели, чтобы дома были со скульптурами. Их делали скульпторы – всего их было человек двадцать, примерно одного возраста, им было около тридцати в 1910-е годы. У них так совпало, что то, чему они учились в Академии художеств (а их учили классической скульптуре), у них и заказывали. Потому что в моду вошел неоклассицизм. Но это не чистая классика. На вкусы оказывали воздействие модерн, ар-нуво, югендстиль. Они вроде бы похожи, но в те годы считалось, что между ними большая разница. Еще мотив был у скульпторов – прорыв к первоисточнику. Преодолевая академизм, они прорывались к Греции, к Риму…

Плюс изменились отношения с подрядчиками. В условиях строительного бума все были нацелены на работу с огромной скоростью. В итоге перед войной было создано огромное количество произведений. 

– То есть вы уникальный специалист по скульптуре модерна?
– Можно и так сказать. Но я не один работаю. У меня партнер есть – Денис Прасолов. Мы с ним все время вместе – со школы. И в скульптурах начала века мы уже хорошо ориентируемся. Была такая пара скульпторов в то время  – Дитрих и Козлов. И теперь мы уже понимаем – где Дитрих, а где Козлов. Потом что один, скажем, складки вогнутые лепил, а другой – надутые. Хотя вообще документов об авторстве скульптур того времени очень мало осталось. Может, я чрезмерно дотошен, но я все время выясняю: кто сделал, когда, зачем? И на пятнадцати зданиях мне удалось установить авторство.

– А с домами архитектора Лишневского вы имели дело?
– Когда началась реставрация Дома городских учреждений на Садовой улице, который построил Лишневский, ко мне обратились, чтобы я воссоздал скульптуры сов, которые там когда-то были. Но я еще когда писал диссертацию, на этот дом обращал внимание. Потому что у Лишневского все дома со скульптурами. И не так давно мне даже удалось установить, кто сделал скульптуры на Доме городских учреждений: их сделал скульптор Симонов, который после войны воссоздал Самсона для Петергофа.

– Сбитый Мефистофель вписывается в стиль, который был в моде в начале прошлого века?
– Все дома Лишневского очень вписываются – он сам и формировал этот стиль. Чем больше я изучаю его постройки, тем больше понимаю, что у него много юмора. У него почти всегда игра – как в символизме. Все время меняется верх и низ, лево и право. И вы не понимаете: этот герой хороший или плохой? Или скульптура человека с растением в бороде – почему так? То ли это растение случайно ему в бороду попало. То ли это какой-то дендромутант. Т.е. это всегда юмор, но интеллектуальный. У домов Лишневского все фасады очень насыщены. Но смысл того, что там изображено, только ему одному ведом. В своих исследованиях я даже пытался сопоставить скульптуру того времени со словарем символизма Ханзена-Лёве. Но потом отказался – то есть совпадений найти можно очень много, но это расшифровка неизвестно чего.

У Лишневского есть совершенные загадки. Скажем, в доме на Фонтанке, 131, где на фасаде рыцари со звездой Давида на щитах, на шестом этаже стоят вазы, заканчивающиеся египетскими головами. И вот эти вазы никто никогда не сможет увидеть – их не видно снизу. Их не видно даже жителям шестого этажа – потому что колонны мешают. Но тем не менее эти вазы зачем-то есть.
У Лишневского были дома двух линий: классической, но с игрой, и неоготической. И вот в его неоготическом доме на улице Белинского есть комнаты с такими углами, которые только человек с юмором мог сделать.

– Много скульптур эпохи модерна не сохранилось?
– Утрат много. Что-то во время блокады упало. Что-то уже недавно. Скажем, были статуи на доме на углу Чапаева и Куйбышева. Сейчас нету. На улице Рентгена есть поликлиника в стиле модерн. Там стояла огромная статуя девушки. Неизвестно куда делась. Эти скульптуры же считались вульгарными еще в 1970-е годы.

Или вот дом, где жил Кустодиев, на углу Введенской и Большой Пушкарской. Там были четыре статуи, высотой около трех метров каждая. И их ликвидировали уже совсем недавно. В 2000-е. Может, боялись, что они упадут на головы прохожих. В архивах я нашел чертежи. И мы их заново слепили – нас даже профинансировали. Но тут фасадная программа закончилась. И статуи лежат в мастерской неустановленные. Обидно, нет слов.

– Сложно будет сделать нового Мефистофеля?
– Это профессиональная задача. Главное – он должен быть точно такой же, как был. Но я готов. Тут же не только техническое умение нужно, это связано еще и с эмоциональной сферой. Мне кажется, я Лишневского чувствую. Он, конечно, сам Мефистофеля не лепил – кто это сделал, неизвестно. Но это точно сделано для дома Лишневского.

– А как на практике копия делается?
– Сначала делается прорисовка в размер. Далее – каркас, потому что глина без каркаса держаться не будет. Затем делается мягкая модель из глины. Потом с нее – матрица. В старых книжках она называется черновой формой – она одноразовая, с нее делается гипсовый отливок, а черновая форма уничтожается. И вот этот гипсовый отливок доводится до состояния модели. Потому что у каждого материала разные светоотражающие качества: у глины одни, у гипса другие. Гипс позволяет довести состояние поверхности до идеального.

С гипса снимается новая матрица – с таким расчетом, чтобы отлив мог быть многократным, потому что не всегда с первого раза получается. Опять нужен каркас, чтобы отлив можно было достать, перевезти. А дальше – монтаж на фасад.

– Материалы сто лет назад использовались те же, что и сейчас?
– Да. К 1910-м годам цемент был стандартизирован во всем мире. Потому что уже была Всемирная организация изучения материалов. Сейчас появились новые добавки – повышающие морозостойкость, пластичность. Но портландцемент остался тот же.

– Сделать нового Мефистофеля – дорогое дело? Очень разные суммы все называют.
– Я не сталкиваюсь со сметами на реставрацию фасадов. Я занимаюсь  непосредственно скульптурами. Моя работа, например, не связана с установкой лесов – а это стоит колоссальных денег. Знаю только, что есть хорошие леса и есть плохие. На одних работать удобно, на других невозможно, хотя они сделаны из одних и тех же трубок. Я не сам поднимаю наверх материалы… Здесь, может быть, леса и не понадобятся. Но понятно, что качественные материалы стоят денег. То есть восстановление не может быть дешевым.

– А работа непосредственно по изготовлению реплики Мефистофеля сколько времени может занять?
– Месяца четыре. Скульптура – это очень длительное занятие. Это стайерская дистанция. Это картину написать можно быстро. Написал – и всё, осталось только раму подобрать. А здесь вы слепили скульптуру из глины – и это только начало.

– А вы сразу решили, что готовы поучаствовать в восстановлении Мефистофеля?
– Я стараюсь рассматривать всё не по тому, что мне выгодно, а как я к этому отношусь. С Лишневским я давно. Я когда с его домами работаю, я с ним разговариваю. Я понимаю его персонажей. Я отнесся к истории с Мефистофелем, как к своей личной истории.