Online812

             Что бы такое еще поисследовать?

После чего прокурор задал ему пять вопросов и объявил, что ГСУ предоставило вещественные доказательства – в частности, ноутбук подсудимой. Затем прокурор захотел ноутбук включить, помочь это сделать попросили эксперта Рудеева, однако оказалось, что аккумулятор в ноутбуке сел, а кабель с адаптером отсутствуют. Иными словами, обвинение не побеспокоилось заранее о том, чтобы вещдок мог заработать. «Ваша честь, давайте объявим перерыв, – сказал неунывающий прокурор. – Может быть, что-то удастся достать…» Судья объявила перерыв для осуществления сложнейшей процедуры: подключения ноутбука к сети 220 В.

«Что-то» достали, и после перерыва ноутбук попытались включить, однако оказалось, что накрылась операционная система, и в итоге ничего посмотреть не удалось. Но прокурор и тут не унывал и тут же выдвинул ходатайство о назначении контрольно-технической экспертизы по двум системным блокам, уже осмотренным 2 ноября 2015 г., и по ноутбуку, который не работает. Наконец, к этим трем компьютерам прокурор добавил еще один ноутбук, представленный по его запросу органами предварительного следствия, – ноутбук не подсудимой Баснер, а Сабирова, изъятый в ходе обыска по его месту жительства. И для экспертов приготовил задание: поиск файлов с названиями «Елена», «Григорьев» и др., обстоятельства их создания и обработки. Причем экспертизу прокурор предложил поручить все тому же экспертно-криминалистическому отделу Главного следственному управления по Петербургу.

Адвокат Елены Баснер говорит, что хочет видеть для изучения письменный текст ходатайства обвинения, а также подсказывает судье Морозовой, что такая экспертиза надолго.

Судья (Рудееву). А, кстати, Сергей Александрович, насколько?
Рудеев. <…> Не раньше конца января.

Принимается решение, что к 12 ноября текст проекта ходатайства со всеми вопросами, предлагаемыми обвинением, должен быть у судьи, чтобы защита Баснер могла с ним поработать и подготовиться к заседанию 16 ноября – к обсуждению этого ходатайства, после чего судья сможет вынести по нему судебное решение.

Судья. Я, конечно, не ожидала, что столь длительные сроки производства экспертизы. Конечно, меня это сражает наповал. Если честно, меня это сражает наповал. Абсолютно. <…> Будем все думать, я тоже буду думать.

Работа над ошибками?

Фактически в ходе судебного процесса по «делу Баснер» обозначился поворотный пункт. Как это предложение прокурора и стороны потерпевшего провести еще одну техническую экспертизу четырех компьютеров (три компьютера Баснер и один Сабирова) видится в контексте всего судебного процесса?

Во-первых, для меня совершенно очевидно, что следователь Следственного комитета все эти компьютеры, включая и ноутбук Сабирова, который прокурор получил как раз из предварительного следствия, исследовал вдоль и поперек, и если бы нашел в них хотя бы что-то похожее на доказательство виновности Баснер в деле о приобретении потерпевшим подделки картины Бориса Григорьева, то, конечно, включил бы это в уголовное дело и в обвинительное заключение. Но вряд ли этот следователь был таким дураком, каким его представляют себе прокурор и команда потерпевшего в заседании 11 ноября 2015 г., и понятно, что прежде чем сформулировать вопросы для эксперта Рудеева, тот следователь сам без спешки покопался во всех арестованных компьютерах и поискал файлы с текстом и изображениями.

Поэтому я предполагаю, что ничего интересного в компьютерах не было и нет – ни переписки Баснер с Сабировым или каких-то следов их знакомства, о каковых страстно мечтает команда потерпевшего, ни, скажем, фотографий, что были обнаружены в компьютерах Баснер, но только уже в ноутбуке Сабирова.

К тому же прокурор с потерпевшим и сами подробно копались в двух компьютерах подсудимой в ходе судебного заседания 2 ноября. И тоже не нашли ничего нового, что имело бы отношение к предмету доказывания. Только подтвердили то, что обнаружило следствие. Хотя ни по времени осмотра, ни по списку осматриваемых папок и файлов потерпевшего и прокурора судья не ограничивала, и их исследовательский порыв, казалось бы, был удовлетворен вполне.

Причем вопросы, которые обвинение и потерпевший хотят включить в ходатайство, основаны исключительно на фантазиях потерпевшего. Это даже не версии, это просто куски сценария плохого детективного фильма, который пять лет сочиняет потерпевший. Именно по этому принципу предлагается искать преступные связи Баснер с Сабировым, Сабирова с Белевичем и т.д. как членов единого преступного сообщества. 

Не могу не напомнить, что 12 июля 2012 г. потерпевший общался с корреспондентом «Фонтанки.ру» Е. Кузнецовой и, в частности, сказал ей примечательную вещь: «Говорят, что через три года люди, занимающиеся тяжбами, сходят с ума. У меня в запасе еще больше года».

К нынешнему ноябрю прошло уже 5 лет, как потерпевший занимается «тяжбами». Отсюда и его фантазии, которые с реальностью не сопрягаются никак.

Из того, что Белевич приносил в аукционный дом в Швеции в 2007 г. несколько поддельных картин, которые Баснер сразу квалифицировала как подделки, нафантазировать, что Белевич стоит и за подделкой картины Б. Григорьева, – это надо действительно, как и предсказывал сам потерпевший три года назад, сойти с ума. Ему видней, он в прошлом психиатр. Но теперь, на нынешней стадии судебного процесса, на поводу у потерпевшего идут не только его представители, но идет еще и государственное обвинение, которому в отсутствие доказательств вины подсудимой ничего другого не остается.

Во-вторых, для меня очевидно, что потерпевший не в состоянии признать, что ни одного прямого доказательства виновности Баснер в инкриминируемом ей преступлении так и не найдено. Поэтому, как и всякий утопающий, потерпевший цепляется за соломинки, на что-то надеется – в данном случае на содержимое компьютеров. А вдруг там что-то найдут? Скажем, адвокату потерпевшего Семенову хотелось проверить, не хранится ли в компьютере Сабирова то же самое, что есть в компьютерах Баснер (коль скоро фантазия потерпевшего давно и прочно соединила Баснер и Сабирова в одну ОПГ), а в компьютере Баснер выявить все файлы, созданные в период совершения преступления летом 2009 г., чтобы их осмотреть и чего-то в них поискать: а вдруг?..

Все это для меня лично на исходе процесса, когда были подробно исследованы в суде все представленные предварительным следствием доказательства, прозвучало не столько как программа повторного исследования компьютеров, сколько как заказ: что там должно оказаться, чтобы прямые доказательства мошенничества подсудимой (в чем потерпевший и прокурор уверены) наконец-то появились. Эксперт тут уже вроде шеф-повара, от которого ждут острого вкусного блюда.

Это, конечно, мое сугубо личное восприятие, но стоит учесть, что компьютеры предложено снова исследовать не в «третьем месте», а в Главном следственном управлении СК по Петербургу, что сразу же предложил прокурор отдельным пунктом ходатайства. Между прочим, это заявление прокурора обратило на себя внимание и вызвало определенные мысли – нетрудно понять, какие. С учетом того, что конкретно вся команда потерпевшего высказала вслух по поводу задания, которое надо дать техническому эксперту, возврат компьютеров подсудимой в Главное следственное управление лично для меня прозвучал как предложение поработать над своими ошибками.
 
16 ноября. Задание эксперту

Судебное заседание 16 ноября 2015 г. началось с оглашения прокурором текста ходатайства государственного обвинения, согласованного со стороной потерпевшего. Предложена судебная компьютерно-техническая экспертиза, необходимость которой вызвана тем, что в ходе производства компьютерно-технической экспертизы в рамках предварительного расследования не исследовался вопрос о возможном наличии интересующих следствие файлов на накопителях на жестких магнитных дисках системных блоков. Не исследовался под нужным обвинению углом зрения и ноутбук свидетеля Сабирова, изъятый по его месту жительства при обыске, поскольку  потерпевший и его адвокаты подозревают Сабирова в причастности к мошенничеству с подделкой темперы Б. Григорьева.

В результате на разрешение эксперта были поставлены 6 вопросов.

1. Имеются ли на накопителях информации представленных устройств файлы, содержащие изображения с именами <…> ? Указаны имена, под которыми в компьютерах подсудимой хранились фотографии неких картин.

2. Если вышеперечисленные файлы имеются на накопителях, то каковы обстоятельства создания и обработки данных файлов?

3. Имеются ли файлы, созданные или измененные в период с 1 апреля 2009 г. по 15 июля 2009 г.? (сначала первая дата была 1 мая 2009 г., но по просьбе потерпевшего была изменена в ходе заседания).

4. Какие из файлов, папок, созданных или измененных в период с 1 апреля 2009 г. по 15 июля 2009 г. содержат изображения?

5. При этом для компьютеров Баснер особый вопрос: имеются ли файлы, папки, содержащие в названии и в тексте ключевые слова «Сабиров Муслим», «Аронсон», «Белевич», «Григорьев».

6. Для ноутбука Сабирова тоже особый вопрос: имеются ли файлы, папки, содержащие в названии и в тексте ключевые слова «Баснер», «Белевич», «Григорьев», «Парижское кафе», «В ресторане».
Проведение экспертизы обвинение предложило поручить экспертно-криминалистическому отделу управления ГСУ СК РФ по Петербургу.

Очень нервное обсуждение

Естественно, к обсуждению подключились адвокаты Елены Баснер. Адвокат подсудимой М. Янина, признав законность ходатайства в принципе, поскольку два компьютера Баснер с предложенной в ходатайстве точки зрения не исследовались, попросила суд не ставить вопрос о наличии или отсутствии ключевого слова «Белевич», потому что такой фамилии нет в формуле обвинения.

И предложила свой вопрос для экспертизы: имелся ли несанкционированный доступ к системным блокам и мобильному компьютеру Баснер до и после проведения компьютерно-технической экспертизы? То есть с 31 января 2014 г., когда компьютеры Баснер были изъяты, и до 27 июня 2014 г., когда проводилась экспертиза, а также после проведения экспертизы и до следующей экспертизы, которую назначит суд.

Началось нервное обсуждение, к которому подключился компьютерный эксперт С. Рудеев, судья объявила перерыв, после которого были оглашены два вопроса защиты для компьютерно-технической экспертизы.

1. Имеются ли сведения о запуске операционных систем представленных устройств после 27 июня 2014 г.? (Дата экспертизы в Главном следственном управлении СК по Петербургу.)

2. Имеются ли сведения об изменении системных даты и времени на представленных эксперту устройствах?

После чего началось самое интересное.

Прокурор. Поставленные вопросы преследуют цель, что возникли сомнения в заключении эксперта, соответственно согласно тем материалам, которые есть в уголовном деле, осматривались данные системные блоки, ноутбук, после этого они упаковывались. Вместе с тем такая информация имеется и в заключении эксперта. Информации о том, что к ним имелся какой-то доступ, такой информации в материалах дела нету. Вот. Это всего лишь предположения стороны защиты, которые являются на взгляд обвинения необснованными. Поэтому я возражаю против постановки этих вопросов дополнительных.

Янина. Таких сведений никогда и не бывает. <…> Вопрос в том, что… Мы передаем на исследование компьютер, который к данному делу не имеет никакого отношения. Сабировский. Кто туда заходил, когда туда заходил, с какой целью туда заходил, когда был этот доступ?.. Если вы боитесь ответов на вопросы, включалась ли эта операционная система, извините, это все можно проверить. Следователь проверял? Ради бога, он составляет по этому поводу протокол. Свидетелям он предъявлял? Он составляет по этому поводу протокол и указывает, когда это было. <…> Поэтому я считаю, что этот вопрос… Тем более, если по истечении первого года слушания возникла необходимость исследовать дополнительные доказательства только потому, что не хватает тех, которые есть вот в этих 11-ти томах <уголовного дела>, то мы имеем право поставить такой вопрос.

Прокурор. Уважаемый суд, у меня еще просьба такая – все-таки обеспечить порядок в судебном заседании, поскольку комментарии постоянно от женщины идут, второй ряд…
Женщина из второго ряда. Это неправда! Я не сказала ни одного слова…

Прокурор. В том числе и оскорбительные в перерыве между судебными заседаниями.

Судья. Выйдите, пожалуйста, из зала судебных заседаний! Я больше не буду на эти темы вступать в дискуссии.

Женщина из второго ряда. Неправда.

Судья. Я больше не буду учинять какие-то проверки. <…> И вообще, где у нас пристав на самом деле? <…> Безобразие! В этом судебном заседании… в общем, все интеллигентные люди, и вынуждены постоянно сталкиваться с одним и тем же. Вообще, в адрес чей оскорбления?

Прокурор. В мой адрес, ваша честь, в мой адрес. В перерыве звучали оскорбления. Комментарии… какая разница.

Судья (возмущенно). В перерыве... Меня это категорически не устраивает! Это просто безобразие! Это вообще ни в какие рамки!

Прокурор. При чем здесь работа государственного обвинения в процессе по делу?

Судья. Безобразие! <…> Все высказались? (Молчание.) Все высказались. Суд удаляется для вынесения судебного решения, это где-то полчаса будет.

Эту жанровую сценку из судебной жизни не могу оставить без комментария. Я сидел в первом ряду, упомянутая женщина – во втором. Допускаю, что некий звук женщина из второго ряда издала, хотя я не слышал. Словесной реакции не было точно, а уж любые комментарии в перерыве (которых я, впрочем, тоже не помню) вообще не могут быть предметом жалобы прокурора судье в ходе заседания, тем более что все это прозвучало, как жалоба ребенка взрослой тете, у которой этот ребенок просит защиты от другой взрослой тети, плохой и злой, которая ребенка «комментирует», т.е. обижает.

В конце концов, прокурор может говорить все что хочет. Но, на мой взгляд, дело тут вообще не в содержании «комментариев», если они и были, а в том моменте, когда эта странная жалоба прокурора была озвучена: сразу же вслед за словами адвоката подсудимой М. Яниной: «<…> Если по истечении первого года слушания возникла необходимость исследовать дополнительные доказательства только потому, что не хватает тех, которые есть вот в этих 11-ти томах <уголовного дела>, то мы имеем право поставить такой вопрос».

Констатация и правда весьма неприятная, не в бровь, а в глаз. Целый 2014 год шло предварительное следствие, в том числе наверняка перешерстили все вещдоки, т.е. компьютеры; с 11 февраля 2015 г., т.е. 10 месяцев, идет судебный процесс, допрошена уйма свидетелей обвинения, но обвинению все еще нужны дополнительные доказательства. Что, в свою очередь, является бесспорным доказательством того, что никаких доказательств, нужных для осуждения подсудимой, у обвинения просто нет. Такое и впрямь нелегко выдержать. Как я понял, это была та самая правда, которая глаза колет.

Знаковый диалог в перерыве

А после того как судья ушла в совещательную комнату совещаться сама с собой и писать текст решения, состоялся еще один забавный диалог, который остался у меня в диктофоне.

Янина, адвокат подсудимой. Товарищ прокурор!

Прокурор. Все вопросы в процессе. Я учитываю вашу такую позицию поведения, за рамками процесса общаться не буду.

Янина. А моя какая позиция? Мы должны исследовать то, что <неразборчиво>.
Прокурор. Нет, раз вами избран такой путь давления на государственное обвинение, то я вам сказал.

Интересно, о каком давлении адвоката подсудимой завел речь прокурор? О предложениях исключить ключевое слово «Белевич» и дополнить 6 вопросов обвинения двумя вопросами стороны защиты? Т.е. процессуальное право защиты подсудимой прокурор интерпретировал как «путь давления на государственное обвинение»? Потому что адвокаты подсудимой обязаны поддакивать во всем государственному обвинению, т.к. оно государственное?

Отличная реплика! Прямо разморозившийся реликт ушедших времен. Потому что в связи с этой репликой я сразу вспомнил примечательную историю 1960-х гг. – историю адвоката Бориса Золотухина (род. 1930), который в 1966–1968 гг. был зав. юридической консультацией Московской городской коллегии адвокатов, а за речь в защиту политзаключенного Александра Гинзбурга на известном «процессе четырех» в январе 1968 г. был уволен. Причиной увольнения было то, что Золотухин осмелился требовать оправдания обвиняемых. 

«Ждать я могу чего угодно…»

Назначив компьютерно-техническую экспертизу, суд исключил из перечня вопросов вопрос о наличии в папках, файлах ключевого слова «Белевич», а ходатайство обвинения в этой части суд расценил как немотивированное и выходящее за рамки предмета доказывания в рамках данного уголовного дела.

Суд принял вопрос защиты № 2, но отверг вопрос № 1, поскольку стороной защиты необходимость постановки данного вопроса не была мотивирована. А подозрения защиты в адрес экспертов ГСУ СК и следователей в недобросовестности носят исключительно гипотетический и декларативный характер без ссылок на конкретные данные, которые могли бы быть основанием для включения вопроса № 1. Экспертизу же дополнительных доказательств суд поручил все тому же ГСУ СК.

На первый взгляд, судья вроде бы обеспечила симметрию: отвергла по одному требованию каждой из сторон процесса. Однако думаю, что симметрии на самом деле нет и стороне защиты следовало бы оспорить решение суда, на что есть 10 дней, и ходатайствовать о включении  в дополнение к принятым судом вопросам еще два – один по компьютерам Баснер, другой по ноутбуку Сабирова: имеются ли в них файлы и папки, созданные или измененные в период, начиная со дня изъятия всех этих устройств в качестве вещдоков при обысках?

Такие вопросы точно соответствуют вопросу № 3 в списке, предложенном стороной обвинения. А с учетом нервной реакции прокурора и его заявления, которое он сделал в перерыве судебного заседания в диалоге с адвокатом Яниной, вопросы необходимы.

Что касается мотивировки, с которой судья сняла вопрос № 1, то коль скоро она согласилась с тем, что в сданных на экспертизу устройствах могли быть изменены системные дата и время, то тем самым суд уже выразил подозрение в недобросовестности экспертов ГСУ СК и следователей. Поэтому еще одно подозрение в том же самом, но относительно заново введенных или измененных файлов, ничего нового в смысле подозрений не добавляет.

В самом конце потерпевший спросил судью: а что у нас будет после пятницы 20 ноября, т.е. очередного заседания? Ответ: «Я не знаю, что у нас будет. Ждать я могу чего угодно уже».