Online812

          Не имеет значения,  при какой системе ты живешь. При так называемом тоталитаризме или при так называемой демократии. При тоталитаризме тоже можно было жить примерно с теми же нравственными ценностями, что и сегодня. Если люди боялись тогда, они боятся и сейчас. Хотя другого. И наоборот.

Про 80 рублей, которые надо отдать

Случилось страшное: понадобились деньги на кооперативную квартиру. При этом деньги надо было найти в течение одного дня. Взнос надо было сделать до восьми часов вечера, как в американских вестернах, застолбить золотоносный участок до закрытия сберкассы. Денег надо было 1 тысяча 875 рублей. Зарплата – 120 рублей.

Это за грибами было известно куда идти искать, деньги  мы искали впервые. Я позвонила факультетской подружке Гале Силиной – это потом она стала спецкором «Литературной газеты», а тогда была стюардессой теплохода «Александр Пушкин».

Я позвонила ей и спросила: «Есть деньги?»
Она сказала:  «Денег, конечно, нет, но идея есть. Давай быстро приезжай».
Я приехала. Она сказала: «Таких денег, как тебе надо, мы ни у кого из знакомых не возьмем. Давай в порт».

Мы приехали в порт, и я не могла понять, какая у нее идея, пока она не взяла карандаш, бумажку и четыре кнопки. И написала: «Собираю на кооперативную квартиру». И всеми четырьмя кнопками прикрепила эту бумажку на маленькую приставочку у кассы.

Касса была закрыта. Я говорю: «Галя...»
Она отвечает: «Что ты волнуешься. Давай ждать».

Потому что как провожают пароходы? Совсем не так, как поезда. То есть они и уходят в разное время, и приходят тоже в разное. «В общем, – говорит Галя, – кто-то обязательно придет».

И мы сели на корточки у кассы.

Первым пришел простой обычный человек в спецовке. Он постучался в окошечко кассы и спросил: «Нет ли каких-нибудь депонентных денег?»
Ему сказали, что  есть. И отсчитали какие-то деньги. Он посмотрел в нашу сторону и спросил: «Которая из вас собирает на квартиру?»
Я еще не успела открыть рот, как Галька уже сказала:
– Я.
– Ну вот, –  сказал он, – куда класть?
Она протянула руки.

Но он сказал:
– Вообще-то это вы зря так делаете. Вам нужно какую-нибудь коробочку  поставить рядом с этой запиской. Тогда вы и время терять не будете, и в руки людям смотреть не надо.

Он дал нам ни много ни мало 40 рублей.
И сказал:
– Ладно посидите, потому что мало ли кто придет. Я вам сам принесу коробочку.
И принес такую довольно вместительную картонную коробочку и поставил ее рядом с запиской.

Такой человек, на вид совсем не морской волк, бороздящий океаны.

И, видимо, рука у него была добрая, потому что народ пошел.

Народ пошел. Я только иногда вставала посмотреть, что там, в коробочке.

Народ сбрасывал туда нецелые деньги – ну, там, 38 рублей, 47 рублей и так далее.
Нам уже посоветовали приколоть еще одну бумажку. Чтобы на этой бумажке можно было записать сумму, фамилию и теплоход.

В семь вечера надо было уже уходить. К этому времени мы  набрали почти 900 рублей. Ну, своих  было двести.  Ну, Галька нашла  еще человека,  который помог.

К сберкассе какие-то деньги поднесли, и мы умудрились заплатить взнос. Но львиную долю денег составляли эти – собранные в порту.

Потом, как только  появлялись какие-то деньги, их относили  Гале, а Галя раздавала, кому положено.

Но вот 80 рублей мы отдать так и не сумели. Человек, который дал нам их, не написал свою фамилию. Мы обращались к нему  по портовому радио. Мы печатали в многотиражке призывы к этому человеку. Эти 80 рублей мы отдать не смогли.

Когда Галя ушла с теплохода, она периодически  звонила в порт и спрашивала: «Не объявился человек, которому мы должны 80 рублей?»
 «Нет», – отвечали ей.

Это я рассказываю не к тому, что тогда  было много денег. Денег было столько же, сколько сейчас. Просто копить надо друзей и равнодушие к официальной идеологии и возне во властных структурах. И ты будешь счастлив.

Про  пользу дружбы с гениями

Я помню одно первое мая, которое меня убедило, что любая система с человеком сделать ничего не может.

Тогда у меня были шикарные и респектабельные по сегодняшним меркам друзья. И вот первого мая мы с моими респектабельными по сегодняшним меркам друзьями пошли в мастерскую большого – просто огромного – художника Олега Целкова (который теперь живет в Европе). Пошла я, мой дружок-гений Рид Грачев, его дружок-гений Лев Лосев (в то время он еще был Лева Лифшиц). Ну,  так, по мелочам – Клячкин. Их дружок-гений Бродский. Еще несколько человек.

Мастерская Целкова была на Моховой улице. Но во втором заднем дворе. В подвале. Кстати, и сейчас понятно, что Целков – гений. И тогда это было понятно. Только тогда об этом знали только те, кто видел, что он рисовал. За десять человек я ручаюсь.

Как я уже сказала, мастерская была в не очень глубоком, но подвале. И ни одной целковской картинки не было видно. Там плохо падал свет. И если сюжеты еще можно было рассмотреть, то понять, красивая картинка или нет, было невозможно.

И Целков сказал: «А что, пойдем на улицу!»

Он взял палку, прибил к ней последнюю картинку, которую написал. Называлась она «Автопортрет в нижнем белье». Картина была такая: стоял Целков в фиолетовой тренировочной одежде. А за ним стояла полка с бутылками разного формата, но примерно одного черно-зеленого цвета. И фон был очень красивый. Серовато-зеленый.

Что картина такая красивая, мы обнаружили только на улице.

Эта картинка на палке всех нас изумила и придала силы для того, чтобы устроить небольшую первомайскую демонстрацию. Мы вышли и пошли по Моховой, крича: «Да здравствует первое мая, день международной солидарности трудящегося и эксплуатируемого народа!»

Когда мы вышли на Моховую, я посмотрела кругом и про себя подсчитала процент гениев в нашей компании. Так вот, в этой компании их было примерно 40 процентов, а может быть, и больше. И эти гении шли по городу просто так, радуясь первому мая. И мало того, что они были гениальные, они были еще просто на редкость  хорошие люди, не боящиеся нести картинку Целкова первого мая и устраивать вокруг нее народное ликование.

Народ, кстати, кругом был очень хороший, потому что это была Моховая. А Моховая – это театральный институт, это музыкальное училище, это студия ТЮЗа. Нас все приветствовали из окон и кричали: «А где же это вы взяли такую красивую картинку?»

На что Лосев сказал: «А мы ее сами нарисовали. И можем нарисовать еще очень много таких картинок. И нарисуем»... Лосев был настоящий поэт и поэтому предрекал чистую правду.

Про игру на деньги

В этой компании  все тогда или учились на филфаке университета, или были знакомыми и друзьями тех, кто там учился.

В то время у меня с подружкой с факультета была такая игра. Мы выходили к Адмиралтейству и говорили: «Ну, кто из нас скорее наберет три рубля на мороженое? Ты идешь по правой стороне Невского, я – по левой».

Мы просили деньги только у факультетских знакомых. Мы должны были идти по Невскому, встречать друзей и постараться набрать трешку на мороженое.

И мы эти три рубля набирали всегда. А три рубля были тогда большими деньгами.

Однажды я  не очень честно поступила. Я издали увидела Сережу Довлатова. Его было видно всегда. Но подружка моя его не увидела, и поэтому я пошла по той стороне Невского, где обязательно должна была встретить Довлатова. Сначала, правда, я встретила двух других знакомых, но у них не было ни копейки. А следом за ними я встретила Сережу.

Я его встретила примерно у Армянской церкви. Я его встретила и говорю:
– Слушай, вначале дело. У тебя есть трешка?
– Есть, – говорит, – последняя. А какое дело?
– Я, –  говорю, – у Гали выигрываю.
– Зачем?
– На мороженое.
– А как выигрываешь?

Я отвечаю:
– Она же не нашла сейчас этой трешки. А я нашла.
– Ну бери, – говорит Довлатов. – Только предупреждаю: мороженое я буду есть тоже.
Я взяла эту трешку у него – потому что мне надо было ее показывать. Мы перешли дорогу, догнали Галю – она уже пошла к Казанскому.
Я сказала: «У меня трешка». И мы пошли – Галя, я и Довлатов – в «Лягушатник»…