Online812

          С «Городом 812» 76-летний Александр Щелканов согласился поделиться куском настоящей истории Петербурга – какой она была на самом деле.

Александр Щелканов живет в деревне Ящерово, неподалеку от Валдая. Он очень занят: ловит рыбу, пилит дрова, собирает грибы. Уже пошли первые сморчки, поэтому времени для разговора ему выкроить трудно. Да и о прошлых временах Щелканов вспоминает неохотно.

Как начальник метро городу не помог

– Во время путча 1991 года вы чем занимались?
– В июне 91-го я ушел с поста председателя исполкома Ленсовета, но оставался народным депутатом СССР. Когда случился путч, вошел в штаб по противостоянию путчу в Питере. Обязанности в штабе были четко разделены. Я отвечал за информационное обеспечение и за взаимодействие с войсками.  Моей главной задачей была оценка  обстановки в городе – следить, насколько она взрывоопасна. Впрямую ведь люди спрашивали: когда будут раздавать автоматы? В такой ситуации важно было быть с ними на одной волне: «Да, хорошо бы раздать автоматы, но еще не время...  Мы уже ведем переговоры с военными…» И так далее. Это была тактическая игра. Потому что нельзя было заводить народ, озлоблять. И ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы появилось оружие. Такой бандитизм бы начался! В мои задачи также входило регулярное информирование о ситуации на радиостанции  «Открытый город»  – единственной,  которая тогда работала. Многие каналы ведь уходили от общения. Более того, когда мы обратились к начальнику метрополитена  Владимиру Гарюгину  с просьбой давать в метро сообщения о  текущей обстановке в городе, он отказался.

– Почему?
– Среди руководителей многих городских предприятий тогда  было распространено мнение, что, мол, скоро все вернется и будет по-старому. Поэтому они не хотели мараться с  новорожденными демократическими структурками, боясь потом полететь с работы. И затем они довольно долго еще занимали выжидательную позицию.

– Кто был главный в городе? Кто принимал решения?
– Штаб возглавлял председатель Ленсовета Александр Беляев. Но для меня главной была моя совесть. От путча мне больше всего запомнилась его нелепость, а из положительного – мобилизация питерцев. Люди с голыми руками шли к Ленсовету   защищать свою власть, которую они впервые выбрали по-настоящему.  Помогали все. Одни приходили на площадь с термосами и пирожками, чтобы покормить тех, кто дежурил. Другие имитировали баррикады.

–  Зачем было имитировать баррикады?
– Тогда для людей это не было имитацией: они перегораживали улицы всем, что можно было найти: скамейками, старой мебелью, каркасами от матрасов. Но я как военный понимал, что раздавить такие баррикады –  даже танка не нужно. Это было несерьезно с точки зрения реального сопротивления. Но нельзя было говорить этого людям. Во-первых, им нужно было куда-то амортизировать энергию: возможно, благодаря этому обошлось без кровопролития.  Во-вторых, я был абсолютно уверен, что войска не войдут в город. Потому что никто из командующих округами не решится на такую акцию, пока не случатся решающие события в Москве.

– Насколько единодушны были жители города?
– Сложно сказать. Провокаторы были. Ходили  среди толпы, выкрикивали лозунги, фразы провокационные. Например, кричали что-то вроде: «А где депутат Иванов/Петров?!  Мы тут стоим, а он прячется!» После таких вбросов обычно в толпе начинается обсуждение, люди разбиваются на кучки и отвлекаются от  главного вопроса. И  если вдруг наступит решающий момент, то на площади будет уже стоять не монолит, а какие-то междусобойчики… Откуда взялись провокаторы, я не знаю. Но, как я уже говорил, был очень мощный саботаж со стороны руководства многих предприятий. Как мне потом рассказывали ребята с Кировского завода,  в провокаторы выдвигалась всякая профкомовская мелочевка, заинтересованная  подняться повыше. Иногда мне напрямую звонили «доброжелатели». Например, накануне важных переговоров неизвестный сообщил по телефону, что к месту моей встречи  подошел бронетранспортер со взводом солдат. На самом деле ничего такого не было, но напряженность  нагнетали.

Яростный сторонник люстрации

– Говорят,  расследование  действий путчистов в Петербурге длилось всего около недели. А потом Собчак взял на работу большинство сотрудников обкома КПСС. Это он правильно сделал?
– Мое мнение – это безобразие. По всей России бывшие обкомовские работники вернулись на руководящие посты – но в других ипостасях, в других мундирах. И вместе с силовиками они по-прежнему у власти. Я яростный сторонник люстрации и считаю, что нужно было обязательно ввести запрет для них на руководящие должности.

– До 1991 года исполком Ленсовета существовал параллельно с обкомом КПСС. Чем они занимались?
– А кто их знает, чем они занимались! Тогда в городе с продовольствием уже было плохо. Помню, столкнулся в коридоре с Борисом Гидасповым (первый секретарь Ленинградского обкома КПСС. – Ред.) – а его кличка в народе была Гестапов, – и он мне говорит: «Служил бы ты еще (а я капитан 1-го ранга), я бы тебя за картошкой послал». На что я ему ответил: «А я б тебя тогда послал…» И сказал, куда. У меня со всем  партийным руководством были такие отношения. Вообще, на обком  всем тогда уже было наплевать. За мой год пребывания в должности ни один обкомовец ни разу не посмел  вмешаться в нашу работу. И уж тем более пригласить к себе или наехать с проверкой, как это прежде практиковалось.

– Откуда добывалось продовольствие для города?
– Поездки, поездки, еще раз  поездки. В основном в Москву к поставщикам. Личные контакты. У поставщиков были обязательства, но они не выполнялись.  Многие из них были уверены, что коммунисты вернутся, поэтому не поддерживали новую власть, наоборот, саботировали.  Проблемы были со всем, кроме хлеба. И тогда наш исполком – впервые в Союзе – начал самостоятельно регулировать цены на продукцию городских предприятий. Например, были подняты цены на шоколадные конфеты и введены дифференцированные расценки в банях. Это вызвало  скандал, провокации и слезы бедных бабушек. Но когда я поговорил с конкретными бабушками, оказалось, что их  попросили «поплакать», а за это чем-то угостили.

– Кто попросил?
– Те, кому выгодно было дестабилизировать обстановку в городе, чтобы показать недееспособность новой власти. 

– А чем питались депутаты и сотрудники вашего исполкома?
– Мне повезло работать в такой период, когда не было никаких льгот, никаких надбавок – ничего. Ни одного продовольственного набора ни разу в исполкоме никто при мне не получил. Хотя на предприятиях такая форма поддержки  сохранялась еще очень долго.

– Тогда было много разговоров о создании в городе свободной экономической зоны. Почему не получилось?
– Да, тренд на это был мощный. Но в моем представлении, Петербург совершенно не годится для создания свободной экономической зоны. Для этого его территория должна отвечать  большому перечню требований, которым город не соответствует.

Склонность подхватывать чужие идеи

– Исполком Ленсовета стал первым исполнительным  органом, куда сотрудники не назначались, а их выбирали.
– Любой мог прийти на конкурс, который  достигал десяти человек на место.  Мы создали комиссию, которая после тренингов и деловых игр отсеивала кандидатов. Затем их представляли мне, я их отбирал и выдвигал на утверждение Ленсовета.  К слову, Владимир Яковлев, ставший потом губернатором Петербурга, не прошел отбор. Хотя он и говорил, что сам отказался, но это не так. Я выполнил свою главную задачу – разделил исполнительную и законодательную власти в городе. Фактически  создал  мэрию, которая стала новым самостоятельным органом власти.

– Мэрию потом возглавил Собчак. Откуда он брал кадры?
– Уж откуда он их брал, я не знаю. Но практически от всех, нацеленных на создание демократической системы, он отделался. Он избавлялся от наиболее мощных фигур, потому что на личностном уровне не терпел соперников. В  сферах, в которых он мало разбирался,  оставил прежние кадры – например, Чубайса, Кудрина, Маневича.

– Значит, Чубайс и Кудрин смогли приспособиться к Собчаку?
– Я к этим людям отношусь  с уважением и не хочу их обсуждать. Про Чубайса, бывшего тогда моим замом по экономической реформе, могу рассказать только один эпизод. Собчак задумал убрать меня из председателей исполкома, а мое место предложить Чубайсу.  Чубайс в этой ситуации повел себя достойно. Он сказал: «Извините, я отказываюсь».

– Многие из тех, с кем вы тогда работали, сегодня занимают ключевые посты в государстве: Мутко – министр спорта, Сечин – президент «Роснефти», Путин – президент России. Как они себя проявляли?
– Ой, при мне Мутко не упоминайте. И этого… Козака.

– Почему?
– Нерукопожатные это люди. Я много с ними общался и имею к ним очень плотные претензии.

– Что они такого плохого сделали?
– А ничего. Ничего из того, что должны были сделать, не сделали. С Мутко у меня начались  разногласия, когда он еще был председателем Кировского райисполкома. А Козак, по-моему, тогда работал в юрслужбе исполкома. Больше про них ничего не скажу. Пускай они цветут и пахнут. Про Игоря Сечина я тогда даже не слышал. Для меня вообще откровением было, что он работал в одно время со мной. Путин при первой встрече меня неприятно поразил. Он замещал Собчака и докладывал что-то нам на заседании ЗакСа. У него был совершенно бесцветный ледяной взгляд – как будто  людей в зале он вообще не видел. Это очень напрягло. Он заявлял взглядом, манерой, что я, мол, выше вас.  Путин мог быть общительным и улыбчивым  до тех пор, пока ему не задавали неприятный вопрос. Тогда он сразу ошкуревал, то есть становился чрезвычайно жестким в лице, а вместо ответа  обычно выдавал какие-нибудь полухамские шуточки.

– А за что вас Собчак невзлюбил?
– Ох, господи… Да просто  это человек не моих принципов. Я ничего хорошего о нем сказать не могу, и не надо его трогать. Собчак и Путин были довольно близки по манере общения, особенно с депутатами. Собчак как-то заявил, что половина тогдашнего законодательного собрания – умственно больные.

– Собчак почему-то не хотел переименовывать Ленинград в Петербург.
– Да, но потом же он подхватил эту идею, и нес ее, как свое собственное знамя!  Хотя на самом деле идея переименования принадлежит депутату Скойбеде и еще одному, не помню фамилию. Они на первом или втором заседании Петросовета залезли на балкон и развернули там российский триколор, и от них же исходила идея переименования.  У Анатолия Александровича  тогда истерика случилась: «Ах, милиция, уберите их!»  А потом он сам подхватил эту идею. Вынести Ленина из Мавзолея предложил депутат Корякин. Анатолий Саныч подхватил и ее.  У него такая склонность была – подхватывать чужие идеи.

– Говорят,  вы умудрились настроить против себя большинство Ленсовета.
 – Полная чепуха!  Собчак дважды пытался вынести на заседание Ленсовета вопрос о снятии меня с должности, но ни разу ему не удалось даже включить его в повестку.  Я вообще с огромным скрипом согласился на эту должность. Жена каждый день ждала меня с работы с дрожью: в каком виде я вернусь – как  измочаленная мочалка или не совсем. Противники в Ленсовете у меня, конечно, были. Дело в том, что мы с ними по-разному представляли, чем должен заниматься председатель исполкома.  Многие искренне шли в Ленсовет, чтобы приносить пользу городу, и считали, что все можно изменить  резко, одним ударом. Но мои задачи были принципиально иные: не допустить конфронтации новых исполнительной и законодательной властей. Создать схему управления городом, в том числе в чрезвычайных ситуациях. Создать план по улучшению качества жизни горожан. Эти документы были разработаны. Но оказались никому не нужными. Я с большим уважением отношусь к первому составу Ленсовета. Многие их них были очень честными людьми, не искавшими выгоды для себя.

В деревню, в глушь

– Ваш портрет висит в Смольном в галерее градоначальников. Видели?
– А я его не видел. Художник какой-то пришел ко мне, сказал, что ему поручено написать мой портрет. Сначала я петушился, отнекивался, а потом понял, что для истории это нужно, и согласился. Но того художника я больше не видел. И портрета тоже. Говорят, я там в форме нарисован.

– Прежде вы были в гуще событий, а сейчас живете в глуши. Скучно?
– Какое там! Я вообще очень долго могу существовать один. А уж когда рядом есть такой человек, как моя жена!  Хожу в лес, рыбачу, читаю.  Плотва сейчас, по весне, крупная. Сморчки недавно пошли, но набрал всего с  десяток, хотя обычно в это время сотню-две приношу.  Надо опять в лес идти. Деревня у нас небольшая – полсотни домов, наверное, но жилых не больше десятка. Магазина, поликлиники, транспорта – ничего  нет. За продуктами ездим в город раз в неделю, по четвергам. До шоссе тут пешком пара километров,  затем до Валдая еще 10–12 километров на автобусе.  Машины у меня нет и никогда не было.

– Не трудно так жить?
– Трудно.  Воду носим ведрами,  дрова пилим-колем. Есть небольшой огородик, цветочки. Посадили недавно около пяти десятков деревьев на участке, потому что он был какой-то пустоватый: сосны, кедры, рябину, каштан, калину.  Из живности есть только кошки, их у нас девять. Они сами к нам зимовать пришли. Мы здесь круглый год живем, а дачники разъезжаются и кошек оставляют. Мы много думали с женой, прежде чем перебраться сюда.  Но ради этого ведь и ехали – чтобы оставались трудности.  Не исключаю, что именно за счет них нам и удается оставаться активными.

Капитан-грузчик-депутат

Александр Щелканов родился в 1939 году. Закончил Ленинградский кораблестроительный институт,  Московский военный институт переводчиков и Северо-Западный кадровый центр при Правительстве РФ.  Служил на флоте, уволился в звании капитана 1-го ранга.  Работал на заводе слесарем-инструментальщиком, затем грузчиком.  В 1989–1991 гг. – народный депутат СССР. В 1990-м стал председателем  исполкома Ленсовета.  С 1994-го по 2002-й  – депутат  Законодательного собрания Петербурга.