Online812

           Поначалу Константин Бронзит общаться отказывался: «Я уже все сказал». Но потом все же согласился объяснить «Городу 812», почему кино как искусство оказалось недолговечным, чем российская  анимация отличается от американской и насколько ему уютно жить в Петербурге. 

– Фильм «Мы не можем жить без космоса» сделал вас известнее в мире анимации. Считаете ли вы его своей лучшей работой?
– Я перфекционист,  мне всегда хочется, чтобы все получилось идеально. Но, увы, это невозможно. Со временем я стал видеть в фильме много недостатков, и мне за них стыдно. Работа шла четыре с половиной года, и я рад, что одолел этот трудный для 15- минутной картины путь. Зачем я это делаю, если всё так сложно? Дело в том, что когда мне приходит в голову идея, она начинает поедать меня изнутри, и я знаю, что она не отпустит меня до тех пор, пока я не сделаю фильм. Так устроен мой режиссерский мозг, и у меня просто нет другого выхода. 

Фильм рисовали вручную на кальке. Потом я долго и кропотливо собирал вот на этом компьютере (мы беседуем на студии «Мельница») все технически сложные массовые сцены, где множество людей в центре управления полетом сидят перед мониторами, где все двигается и шевелится, и мне казалось, что этому не будет конца! К тому же, основной работы никто не отменял, и параллельно я был занят рабой над другими проектами студии, которые в силу своих обязанностей оставить не мог. В результате я отдал «Космосу» столько сил, что сейчас, конечно, доволен, что все это осталось позади и труд был не напрасен!

– А главный ваш соперник – получивший «Оскара» фильм «Медвежья история» – чем он взял  академиков? 
– Это я и сам хотел бы знать. Мне трудно быть объективным в этой ситуации. До какого-то момента я чилийцев конкурентами вообще не считал. Когда озвучили пятерку номинантов, в моем собственном рейтинге они у меня были на последнем месте. Я считал своими главными соперниками студию Pixar (кстати, в этом году золотая статуэтка  досталась им) с фильмом «Суперкоманда Санджая» режиссера Санджая Пателя и фильм «Мир будущего» Дона Хертцфельдта, тоже из США. «Медвежьей истории» чилийца Габриэля Осорио я не опасался совсем. Думал, что если они попали в номинанты, это для них уже потолок. А потом мое мнение постепенно стало меняться, я понял: опасность именно здесь. И не ошибся. В истории чилийского кино это первая номинация на «Оскар», и сразу победа. 

Вопрос: «Чем они взяли?» – это не ко мне. Формально – это технически не очень совершенное компьютерное кино, местами персонажи двигаются откровенно коряво. Но, возможно, академики купились на то, что это личная история, произошедшая чуть ли не с дедушкой одного из авторов во времена чилийской хунты. Авторы везде про это говорили в интервью.  Конечно, это не могло не повлиять: академики такие же люди. 

– К «Оскару» сейчас отношение не самое почтительное, премию обвиняют в предвзятости.
– Такое мнение появилось не вчера, но в области кино «Оскар» был и остается премией номер один.  И едва ли будет смещен с первого места в ближайшем будущем.  

– Что дало вам участие в «Оскаре» и в международных фестивалях помимо призов и грамот?   
– Осознание того, что я  могу доверять себе, своей авторской интуиции. Впервые это случилось в далеком 1995 году, когда я делал фильм «Свичкрафт». Я задумывал его в чрезвычайно медлительном, монотонном ритме и все время боялся, что это станет причиной неудачи, что фильм не понравится зрителям. Периодически мне казалось, что надо поменять концепцию и пойти более проторенным и надежным путем. Но в итоге я, стиснув зубы, никуда не свернул и сделал, как хотел.  И хотя фильм подражал манере голландского аниматора Пола Дриссена, он был очень благосклонно принят в нашем анимационном сообществе. В том же году, участвуя в крупнейшем кинофестивале во французском Анси,  «Свичкрафт» получил Гран-при. С тех пор моя вера в свою интуицию укрепилась. Я убежден, что творцом двигают не знания, а ощущения. Доверять ощущениям – это сомневаться, но двигаться в выбранном направлении, страшась и до конца не осознавая, правильно ли ты идешь. Но при этом, конечно, необходимо не переходить тонкую грань между доверием себе как художнику и обычной самоуверенностью.

– Если бы вам предложили выбрать между авторским и коммерческим кино, вы бы выбрали авторское?
 – В первую очередь я бы выбрал проект, который мне понравится.  Я смог бы работать и над коммерческим проектом при условии, что мне дана творческая свобода и продюсеры не очень вмешиваются в мою работу. Нам, режиссерам, например, приходится заниматься рекламой. Здесь тоже попадаются как чудовищные заказы, так и очень интересные с точки зрения постановки задачи.

– В прокате авторских фильмов нет. Вы говорили, что увидели свой фильм на экране, лишь приехав во Францию.
– Я увидел его в телевизоре. Это был фильм студии «Пилот», они тогда продали права на пару показов французскому каналу Arte. Но показывать авторское кино телевидению и кинотеатрам невыгодно, на нем не заработаешь. Чтобы показать авторский анимационный фильм, сегодня телеканалу нужно созваниваться с продюсером этого фильма, платить деньги. Зачем каналам этот, простите, геморрой, который еще и не окупится? Они просто с нами не связываются, и я их понимаю.

Никаких предпосылок, что ситуация изменится, нет.

Но нет смысла и стенать по этому поводу. XXI век – другой, сейчас все можно найти в Сети, и кому надо, тот найдет.  

Если не найдет, то мне, пожалуй, все равно. Я делаю свое кино не для зрителя,  а потому что, повторюсь, пришла в голову идея  и не отпускает. Из меня просто должна выйти эта история. Я создаю кино для очень узкого круга людей, ориентируюсь на своих учителей и некоторых коллег, потому что их профессиональный критический взгляд поможет мне подняться в мастерстве. И вот тогда зритель получит качественный продукт.

Например, когда ко мне в зале подходят люди и хвалят мой фильм, слышать это, может, и приятно, но ведь, скорее всего, в области анимации они мало что понимают! В каком-то смысле их похвала мне отчасти вредна и уж точно никак не поможет в профессиональном росте. Гораздо полезнее послушать критику. 

– К своему удивлению, я не только позитивные отзывы в Сети на ваш «Космос» видела, но и ругательные: «Прорисовка очень примитивная и дурацкая», «Упаднический мульт. Космос вообще ни при чем», «Сюжет пораженческий и депрессивный».
– Так ведь опять вопрос: чье это слово? Кто критикует? Как я сказал выше, я равнодушен к похвале непрофессионалов и так же  равнодушен к их критике. Мое чутье автора, которое, замечу, меня ни разу еще не подводило, подсказало, что нужна вот такая угловатая  простоватая форма. Я это увидел сразу у себя в голове. Да, она не такая как, например, в «Снежной королеве», которая родом из СССР. В этой угловатости и простоватости я, может быть, так и не нашел нужную пластику, но эти люди из Сети, скорее всего, не это имели в виду. Для них стиль Диснея или «Союзмультфильма» – предел совершенства. Это то же самое, когда человек смотрит на «Черный квадрат» и печально замечает, что это не Рафаэль. Да, это не Рафаэль. Это просто другой художник – Малевич. Представим фильм «Мы не можем жить без космоса» в технике  классической диснеевской мультипликации. Притчевая история с тонкой метафорой просто утонет в такой визуально богатой пластической форме. Так что сошлюсь на классика: «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца».  Может, конечно, авторы этих комментариев правы, но тогда мои дела должны быть совсем неважными.

– Что такое сегодняшняя  российская  анимация?
– Мы снимаем, как умеем. Мы все в области мультипликации самоучки, и я в том числе. Мы набираем опыт по крупицам: друг от друга, от учителей, но наши учителя тоже самоучки! У нас в стране никогда не было никакой системы обучения в этой области. Все великие режиссеры выросли из своего опыта работы на студиях. Кто-то стал гением, как Норштейн, но большинство не стали. Я считаю его своим учителем – я смотрел его фильмы, выступления, слушал его лекции, анализировал, задавал вопросы на встречах, я учился у Александра Татарского на студии, но и это тоже кустарный способ обучения – тут услышал, там спросил, что-то сам домыслил.
Никогда я не слышал фразы: «Авторское кино делается вот так». И уж тем более: «А коммерческое кино делается вот так». Это два совершенно разных пути, и обучать людей надо по-разному. У нас же пока учат делать просто «какое-то кино». Специализации нет даже во ВГИКе. Поэтому в нашей  анимации жуткая нехватка профессиональных режиссеров, аниматоров и художников и практически нет анимационных школ.

И на этом фоне Pixar для России – космос.

Большинство из работающих там режиссеров закончили волшебную по уровню подготовки школу CalArts в Лос-Анджелесе. Уровень подготовки там очевиден. Кстати, у них авторское кино называют экспериментальным, что, по-моему, гораздо точнее выражает суть явления.

– Есть мнение, что в литературе все сказано. Может быть, кино повезло больше?
– Наоборот. Кино как искусство оказалось недолговечным. Я об этом часто говорю. Все истории уже рассказаны, и кино развивается только по пути технологий. Но людям нужны зрелища! Поэтому они пойдут смотреть «нового» «Человека-паука»  или очередную версию Кинг-Конга,  хотя это все кости от «третьего супа».

Смотрите, сегодня в прокате «Притяжение», инопланетяне нападают на Москву. О какой оригинальности здесь можно говорить? 

Что было вчера? «Сталинград», амбициозный и вульгарный фильм. Снимать войну, но внутри себя заботиться о том, как бы сделать это «шоу» более продаваемым? 

Это фальшивая экранная война, покрытая глянцем монтажной шелухи. Мы много раз уже это видели. Но режиссер явно хочет стать богатым, а невзыскательная публика дарит ему такую возможность, отдавая свои деньги за то, что видела много раз.

Что будет  завтра? Сорок восьмая версия «Анны Карениной».

Плохой режиссуре всегда поможет великая литература – вот что вижу я на экране. Спасибо, я лучше обращусь к первоисточнику.

Есть другие режиссеры, например Анна Меликян. Там совершенно другая мотивация и другая внутренняя работа. Она снимает кино и выражает свое  авторское отношение, денег больших это не принесет, Bentley не купишь, но она это знает и честна перед собой и зрителями.
Кино – это зеркало души человека, как любое искусство.

«Левиафан», например, это личная боль автора, и фильм снимался не для того чтобы кому-то понравиться. Режиссера вряд ли волновало, будет ли коммерческий успех у его работы, а вот «Сталинград» – это на продажу.

– Насколько вам уютно здесь, в Петербурге?
– У меня в голове по этому поводу всегда возникают строчки Виктора Цоя: «Я люблю этот город, но зима здесь слишком длинна. Я люблю этот город, но зима здесь слишком темна». Я здесь родился, но страдаю от того, что у нас всего пара солнечных дней в году, мне хотя бы третий! Я не люблю холод и сырость, низкое свинцовое небо.

Я жил год во Франции. В Париже в эту пору плюс 15–20. Жизнь с солнцем мною воспринимается  по-другому.

Если улицы Петербурга освещены солнцем, мне хорошо. Невский проспект уютный и даже в чем-то домашний, там не теряешься. Нравится и Московский проспект, стройный, просторный. 

– А политический климат сегодняшнего Петербурга как на вас влияет?
– Если говорить о том, что всех беспокоит, о судьбе Исаакия, например, то я подписал петицию против того, чтобы собор переходил в руки РПЦ. Возможно, я в этом ничего не понимаю, но сам факт того, как было принято это решение – втихомолку, в кабинетах, – говорит о том, что здесь что-то нечисто.

Это большое недоверие к власти. Надеюсь, что все же референдум будет проведен, такие вещи втихомолку решаться не должны.

– А если заглянуть в будущее?
  – На «Мельнице» много ежедневной работы. И да, я опять увидел кино в голове!  Идею подарил коллега, он сказал несколько слов, а меня пронзило – сразу выстроилась история. Боюсь, что будет новый фильм.