Online812

Политолог Александр Баунов на Карнеги считает, что ответ на вопрос – почему никаких масштабных событий и публичных выступлений властей в этот день не намечалось — довольно прост. У современного российского общества просто нет никакого конкретного мнения в отношении революции. Эта тема не является конфликтной, потому она не интересна власти.

 

В то же время в Петербурге "Другая Россия" провела серию протестных акций, в том числе с плакатом: "Ильич проснись, они ох.....". Всего было задержано 23 активиста, которым дали от 8 до 33 суток ареста.

 

Но зато есть раскол по другим более опасным вопросам, связанным с последствиями революции  - например, темой репрессий. И здесь власти не упустили возможности напомнить о себе:

 

- Дело не в удаленности события, времени прошло не так много: в США только что сбрасывали памятники героям Юга, как будто бы их гораздо более давняя Гражданская война закончилась вчера. Но там прошлое точно попало в настоящее, а у нас нет: не образовалась кротовая нора, которая отменила бы расстояния, революция и юбилей смотрят друг на друга, как далекие звезды. Победа Трампа для демократической Америки – это реванш расизма, который надо снова победить. У Отечественной войны и освоения космоса есть простой объединяющий всех коллективный рассказ (нарратив), отклонения касаются деталей. У революции 1917 года его нет. Она не только не объединяет, но даже толком не разделяет. Нет спроса ни на ненависть, ни на примирение, ни на раскаяние.

 

В российском обществе нет какого-то особенно напряженного противостояния по линии, разделяющей сторонников и противников революции столетней давности – ничего подобного по остроте тому, что мы наблюдаем сейчас в США или на Украине. Но есть конкуренция между правящим политическим истеблишментом и оппозиционно настроенной интеллигенцией за тему репрессий, борьба режима против монополизации его противниками права представлять жертв и называть наследниками палачей своих нынешних противников во власти. 

 

Зато есть другие конфликтные точки:

 

Государство приурочивает открытие мемориала жертвам политических репрессий не к юбилею 37-го года, а, судя по датам открытия, к юбилею революции, указывая на то, что одно все-таки следует из другого.

 

Государство, таким образом, вступает в конкуренцию с оппозиционно настроенной интеллигенцией, вторгаясь в область, которую та привычно считает своей, – скорбь по жертвам и осуждение палачей. 

 

Выступая на новом для себя поле, отбирая у своих противников монополию на память о жертвах, разбивая жесткую связку между осуждением прошлых преступлений и текущей протестной повесткой, российский режим ослабляет обличительные возможности своих оппонентов (почему новый памятник и признан ими вредным). Зато саму тему репрессий делает менее конфликтной, менее связанной с определенной социальной группой и носителями строго очерченных взглядов и дает шанс памяти о жертвах распределиться по обществу более равномерно.

 

Большинство теперь может осуждать государственные, сталинские, революционные преступления, не чувствуя, что переходит в лагерь противников власти. Это сделает осуждение репрессий менее яростным и более «беззубым», зато и более широким и необратимым. Для жертв репрессий и политического будущего России это, может быть, не хуже.