Online812

- Мы сидели на остановке в Сан-Тропе и ждали автобуса, – пишет Рыковцева , – Нам по одному житейскому делу понадобилось 50 центов. Я поковырялась в кошельке, но там не было мелочи, только купюра в 20 евро. И вдруг женщина, сидевшая рядом и слышавшая наши переговоры, тоже стала ковыряться в кошельке. Она нашла 50 центов и сказала нам по-русски, но с таким, южным акцентом: берите, пожалуйста. Мы отказывались, но она настаивала. Потом, когда мы садились в автобус, водитель дал нам сдачу, и я попыталась вернуть ей деньги, но она ни в какую.

Мы сели вместе. Она спросила, откуда мы. Мы сказали: из Москвы. Мы спросили, откуда она. Она сказала: из Чечни. Я сразу спросила: вы тут как беженка? Она ответила утвердительно. И мы конечно стали говорить. Мне было интересно. Ну вот как?

В Чечне плохо тем, чьи мужья, отцы, братья, воевали. Ясное дело – против Кадырова и федералов. Их давно нет. Мстят их семьям. Ну не убивают. Но годами мучают. Вот как эту женщину. Ее муж, которого она обожала, погиб на войне с Россией 15 лет назад. Тела его не нашли. Похорон не было. И ее все эти годы терзают, что мол она знает, где он, и скрывает. Она не выдержала. Она взяла сына-школьника (ему было 2 месяца, когда погиб его папа) и в прошлом году уехала. Франция дала ей статус беженца.

А тремя годами раньше сюда же уехала ее взрослая дочь. Ее муж тоже воевал. Он погиб семь лет назад. Обращаю внимание на эту цифру. 7 лет. Это они нам рассказывают, что война закончилась давным-давно, в начале двухтысячных. Но там на самом деле ничего не закончилось. Отцы гибнут. Их жен пожизненно мучают допросами. Никакого спасу они конечно найти не могут ни в какой другой части России, потому что кадыровские они в России такие же хозяева, как в Чечне.

И в конечном итоге их спасает та же Франция. Принимает вместе с детьми. (У ее дочери их трое). Дает кров. Пособие. Обучает. У ее мальчика пока плохо с французским – 10 месяцев жизни в стране не срок. Но у него великолепная математика, он в Грозном был отличником, его сейчас какая-то комиссия перевела в хороший лицей, несмотря на неважный язык, потому что талантливый.

Она не верит, что когда-то еще найдет себе вторую половину, такую, каким был ее муж. Ну с другой стороны она смеется, что ее 30-летняя дочь тоже едва ли найдет себе француза, потому что не может привыкнуть, что как это, они паркуются, а он ей говорит: за стоянку платим пополам.

Но в целом – она старается. Она учит язык. Она найдет работу по специальности. Она все сделает, чтобы ужиться в этой стране, которая ей так нравится. Но она при этом безумно тоскует по своим друзьям в Грозном. Они ей тоже пишут, что без нее осиротели. И мальчик ее, на самом деле, в своих прекрасных новых французских школах тоже скучает по своей грозненской, и особенно скучает по друзьям, потому что новых тут поди заведи, одним словом – нет, они бы не уехали. Ей нравится Франция, но она ни за что не уехала бы, если бы ей позволили жить в Чечне как человеку, а не как изгою.

А эта Россия, она когда плодит новые войны за своими границами, прямо как мстит, что никак не закончит свою внутри своих собственных.